В этот час просыпались обитатели кладбищ.
2
Девчонку нашел Биг Т. Бюргер. С утра пораньше он отправился порыбачить как всегда, предварительно сунув в рюкзак дюжину гамбургеров и – дабы не подавиться – такое же количество банок пива. Он решил зайти подальше, к самому шлюзу – там легче было отыскать тихое местечко, где бы не плавали окурки и презервативы, которыми местные подростки загадили чуть ли не всю округу.
В те далекие времена, когда Биг Тони Бюргер сам был подростком, никто даже понятия не имел о том, что такое презерватив, – все полагали, будто это некая разновидность невероятно шикарного непромокаемого плаща. Прозрел он на этот счет лишь в армии, когда ему – только что оторвавшемуся от материнской юбки в родном Техасе, остриженному «под ноль» здоровенному дурачине ростом метр восемьдесят шесть – в числе прочих капрал вручил целую упаковку этих «плащей». Впрочем, в те времена и звали его несколько иначе – отнюдь не Биг Бюргер, а просто Энтони Бюргер. Однако аппетит у него и тогда был просто–таки феноменальным. Подчас он даже задумывался о том, уж не потому ли его угораздило остаться на сверхсрочной службе и угодить в Корею и Вьетнам, что так, как в американской армии – до отвала, – не кормили нигде. Увы, в конце концов его со всеми надлежащими почестями и наградами отправили–таки в отставку по возрасту, в утешение присвоив ему звание сержанта–инструктора.
Итак, этим утром – в то самое время, когда Лори и Джем в том превосходном настроении, что сопутствует обычно последнему учебному дню перед началом каникул, направились в колледж, – Биг Тони Бюргер, расположившись под ивой, мирно распаковывал свой рюкзак, предвкушая наслаждение от рыбной ловли, гамбургеров с пивом и сладкого послеобеденного сна, как вдруг в его много повидавший на своем веку нос ударил более чем неприятный запах. На мгновение старому вояке даже померещилось, будто он вновь оказался там – в джунглях, возле своего приятеля Джима, нарвавшегося на мину и напрочь выпотрошенного: все нутро у него аж по коленям тогда растеклось. Запах был в точности такой же – так вонять могут лишь вывернутые наружу внутренности. Биг Бюргер во мгновение ока обернулся вокруг своей оси; ничего подозрительного – лишь рой мух гудит в колючем кустарнике.
Схватившись за рукоятку своего армейского кинжала, с которым никогда не расставался, он подошел поближе к кустам. Похоже было, будто ветви слегка колышутся от легкого ветерка. «Зловонного ветерка», – успел подумать Биг Т. Бюргер, вынимая из ножен острое лезвие кинжала. На какой–то миг он едва не задохнулся: у него создалось такое впечатление, словно кто–то смрадно дохнул ему прямо в лицо; Биг Т. Бюргер невольно скривился, однако ощущение это тут же рассеялось. Что за чепуха? Ветви больше не шевелились. Подобрав с земли камень, Биг Т. Бюргер изо всех сил, накопленных за семьдесят пять лет своей физически более чем активной жизни, швырнул его в кусты. Никакой реакции. Ничто там даже не шелохнулось.
Тогда он медленно и осторожно стал приближаться к кустам, мысленно напевая очень популярную в свое время песенку Долли Портон, – она всегда помогала ему войти в то состояние, когда тело начинает работать как бы на автопилоте. Запах усилился, стал почти осязаемым – запах крови, плоти, разложения. Там лежит нечто дохлое. И довольно большое… Он часто оглядывался, готовый отразить возможное нападение сзади, однако вокруг все выглядело вполне мирно. Пели птицы, какая–то лягушка принялась квакать во все горло. Собравшись с духом, Биг Т. Бюргер заглянул в кусты. Если его не вырвало, то лишь благодаря огромному опыту по части такого рода зрелищ; тем не менее он ощутил, как внезапно и резко в его старое узловатое тело бросилась изнутри бешеная струя адреналина. Ибо за кустами он обнаружил отнюдь не то, чего ожидал. А нечто гораздо худшее.
Меж колючих ветвей кустарника лежала девчонка – или, по крайней мере, то, что от нее осталось; один глаз – открыт, вместо другого – пустая глазница. Абсолютно чистая. Этакая аккуратная дыра – словно кто–то с аппетитом съел этот глаз, вылизал дочиста, орудуя десертной ложечкой, – вот мерзость–то. Руки и ноги у девчонки были отрублены, куски плоти – словно белье после какой–то дьявольской стирки – развешаны по колючим ветвям кустарника. Вместо грудей – кровавые раны, в разорванном животе копошится целая туча гудящих от несказанного удовольствия жирных мух.
Бит Т. Бюргер, сняв обвязанный вокруг лба по старой привычке десантника зеленый платок, прикрыл им лицо, дабы хоть как–то защитить свои легкие от этой жуткой вони. Он заметил, что все пальцы на правой руке девочки напрочь отрезаны. На левой не хватает только двух – среднего и безымянного. Форменное расчленение трупа. Он сделал еще шаг вперед и почувствовал, как подошва его башмака погрузилась во что–то мягкое, похожее на губку. Он осторожно приподнял ногу – выяснилось, что он наступил на внутренности девочки. К горлу мгновенно подкатила тошнота, а во рту стало горько: его чуть не вырвало желчью, прежде чем он успел развернуться и броситься бегом. Нужно было сообщить о происшедшем Уилкоксу.
Он так спешил, что позабыл про свои рыболовные принадлежности стоимостью в три сотни долларов и совсем еще горячие гамбургеры.
Шериф Уилкокс с наслаждением пил пиво, ожидая, когда Дак Роджерс наполнит горючим бак его машины. Общение с этим парнем всегда действовало на него успокаивающе: с Даком не было ни малейшей нужды о чем–либо говорить. А все прочие, стоило им только увидеть Уилкокса, считали чуть ли не своим долгом подойти к нему и тут же изложить все свои маленькие беды и несчастья, тогда как сам Уилкокс больше всего ценил в людях способность не приставать к нему со всякой ерундой. Он с довольным видом потянулся, отчего под бежевой рубашкой проступили его могучие мускулы. В молодости Уилкокс занимался кечем[2], а потому плечи у него казались непомерно широкими, что в сочетании с небольшим ростом лишний раз подчеркивало его сходство с этаким недоверчиво–мрачным быком. Впрочем, когда он еще работал на ринге, его так и называли: «Толстый Бык».
Он с наслаждением отхлебнул свежего пива, так что на его широких, с проседью, усах осталось немножко пены. «Толстый Бык» давно уже канул в прошлое, вместе с эпохой тощих коров. Теперь, в свои сорок восемь, он занимал пост шефа полиции в этой старой славной вонючей дыре под названием Джексонвилль. Причем избрали его единогласно уже третий раз подряд – за отсутствием конкурентов. По правде говоря, он и сам до сих пор не понимал, почему согласился в свое время стать в этом Богом забытом уголке и шерифом, и начальником полиции одновременно. Может быть, просто потому, что он здесь родился. А Дед Леонард, например, утверждал, будто все оттого, что по сути своей он – идеалист, а стало быть, нуждается в том, чтобы как–то оправдать свое земное существование. У Леонарда на все есть в запасе какая–нибудь шутка.
День предвещал быть на редкость жарким; на горизонте, над вершинами гор, собирались тучи. Уилкокс сдвинул на затылок свою ковбойскую шляпу и вытер платком лоб. По его лицу – с ярко выраженными индейскими чертами – буквально ручьями струился пот. Внезапно его внимание привлек раздавшийся где–то вдали знакомый звук, и густые брови шерифа невольно сдвинулись на переносице: то был явно звук мотора зеленого пикапа, принадлежащего Бигу Т. Бюргеру. Словно вырвавшись из ада, машина на бешеной скорости с лязгом подкатила к стоянке и резко – так что шины завизжали – затормозила прямо перед опешившим Уилкоксом. Из нее выскочил на себя не похожий Биг Т. , и Уилкокс мгновенно понял, что день будет безвозвратно испорчен.
Джереми позвонил в дверь Робсонов, и, слава Богу, открыл ему на этот раз сам Лори.
– Сибиллу Дженингс убили! – завопил Джереми чуть ли не с порога, так что Лори и дверь не успел за ним закрыть.
– Что?
– Сибиллу, ну – ту высокую рыженькую девчонку, что встречалась с Томом Прыщом, – так вот ее убили. Шеф Уилкокс заходил к Деду выпить пива и сказал, что ее буквально на кусочки разрезали. Сегодня утром ее нашел в кустах Биг Бюргер, а Прыща теперь, наверное, арестуют.