— Если вы полагаетесь на моё постоянство, то почему не хотите поверить в мою силу? — спросил он. — Разве не одна судьба ждёт меня и вас в случае поражения?
— Что ж, — заметил на это Рутенберг и улыбнулся, — разрешите и мне, ваша милость, рассказать притчу, а вы послушайте. Однажды муха, сидя на лысине епископа, с недоумением спросила, стоит ли его преосвященству столько раз хлопать себя по черепу, чтобы её убить. Епископ на это ответил: «Правда, мне больно, когда я хлопаю себя, но от этого я не умру. Однако если я задену тебя хоть раз, ты будешь раздавлена». Побеждённый Свидригайло всегда сможет обратиться за помощью к народу, и тот не выдаст его. А к кому обратится побеждённый орден?
— К кому? К Свидригайлу, — крикнул великий князь, ударяя себя ладонью в грудь. — Не такой уж он слабосильный, как вам представляется. Литовский статут отличается от вашего тем, что я имею право отобрать землю у непослушного, и ему не уйти от моей карающей десницы. Вот вам князья Чарторыйские! Они мои друзья и даже свояки. Тем не менее, ежели кто из них ослушается моего приказа, он мигом превратится из князя в безземельного бродягу. Или, может, не так?
Тут Свидригайло обернулся к князьям. Младший Олександр не вытерпел, и глумливая улыбка промелькнула на его лице, но Иван, кивая головой, с серьёзным видом подтвердил:
— Да, таков наш закон, но, говоря по правде, с давних пор его никто не применял, не было случая, чтобы кто-нибудь не подчинился бы воле великого князя. В этом законе, благочестивые магистры, залог силы и власти великого князя, даже без тех многих тысяч мужиков, о которых вы упоминали. Конечно, мы можем позвать с собой и те толпы, но они перестанут быть тогда зависимыми и превратятся в свободных кметов, путные же бояре и замковые слуги потребуют боярских пожалований, а там, того и гляди, кинутся на нас, прирождённых владетелей и хозяев земель. Неужто вы этого не понимаете? Я готов поклясться, что подобная мысль заставила великого князя свернуть от этих толп с дороги. У них, правда, есть лев! Он мигом может разорвать наших врагов — тоже правда! Однако ради чего нам ковать меч для своей шеи, да ещё собственной рукой?
Братья обменялись взглядами, великий князь ударил кулаком по столу, схватил большую чару вина и весело крикнул:
— Вот так, князь Иван высказал именно то, о чём я сам думал, только гораздо лучше. Дело известное, учёный человек, не то, что я, воин, охотник, ну и… скажем, пьяница! Ха-ха-ха! Выпьем же за добрый мир и верный союз, на погибель шляхте!
И одним духом осушил чару.
Князья и Рутенберг последовали его примеру, и только Русдорф о чём-то молча думал. Потом медленно, нехотя, потянулся за чарой. Патер Анзельмус тем временем снова наполнил их и в ожидании, пока выпьет магистр, неторопливо повёл речь:
— Не надо колебаться, illustrissime[11], заключая союз с самым могучим государем Востока! От вас он ничего ие потребует, кроме военной помощи, да и то не бесплатной. Времена тяжёлые, кто не с нами, тот против нас, тут нет места тому, кто ни рыба ни мясо. Вам, наверно, известно, как горбатый и косоглазый еврей не хотел платить дорожную пошлину, установленную рыцарем с головы. Горбуна вытащили из носилок и поставили перед господином. Тот и говорит: «За то, что едешь по моей дороге, с тебя полагается грош, но ты не желаешь его платить. Однако я вижу, что ты еврей, а это стоит ещё один грош; столько же платят мне калеки за несогласие, ты заплатишь третий грош, а за горб четвёртый. Потому плати четыре гроша, если тебе одного было мало! Плати либо возвращайся домой!»
Долго ещё под звон серебряных чар велись переговоры между магистром и великим князем. Только под утро союз был заключён, князь захмелел окончательно, а патер Анзельмус в своей маленькой комнате башни над браной, подобрав полы, приплясывал вокруг стола, на котором красовалась изрядная куча серебра, и потирал руки…
XIII
На другой день по той же самой дороге, по которой ехал в Чарторыйск Свидригайло, не спеша трусил на маленькой литовской лошадёнке Грицько. Тёплый юго-западный ветер принёс оттепель. Совсем ещё недавно покрытый белой изморозью лес сразу потемнел, порыжел, дорога за ночь раскисла, и копыта лошади глубоко погружались в снеговую кашицу. Сильный ветер дул прямо в лицо, время от времени моросил дождь. Худших условий для путешествия и не придумаешь, однако путник не обращал на ненастье никакого внимания, словно его ограждала какая-то невидимая стена. Согнувшись в три погибели в седле, он равнодушно сносил и дождь, и ветер, и холод. Болтающаяся на его плечах рогатина, туго перевязанный колчан с луком и стрелами, намокший кожух и разорванные штаны придавали малорослому парню вид лесовика — разбойника или коланника, убегающего от боярской нагайки в лес.