Долго не умолкал хохот среди слушателей. Грицько знал из рассказов о князе Сигизмунде, что он жесток и терпеть не может князей и больших панов. И хотя во всех тонкостях Грицько не очень разбирался, тем не менее он понял, о чём идёт речь, и внимательно прислушивался к дальнейшему разговору.
— Интересно бы знать, — снова заговорил конюший, когда смех немного утих, — что будет с этими двумя бабами, которых мы захватили с князем Олександром. Ты, Гнат, был при этом, расскажи, о чём они там говорили.
Гнат поморщился и засмеялся.
— Это статья иная! — начал он неохотно. — Их дело, к тому же князь Нос присный друг великого князя. И никому бы не советовал болтать, чтобы потом разные тут вороны, — Гнат провёл рукой в сторону случайных слушателей, — точили себе клювы о княжье имя. Дойдёт до его ушей, — беда! Могу только сказать, что одна из них пани, полячка, другая её служанка.
— Ну, это всем известно, — послышались голоса.
В это мгновение Грицько чуть не свалился со скамьи, на которой сидел. На пороге он увидел… нет, глаза его не обманули… он увидел Скобенка, который внимательно слушал рассказ Гната, глядя на него во все глаза, и, казалось, глотал каждое его слово.
— Так вот, пани, — продолжал бирич Гнат, — подлизывается к князю вовсю, должно быть, его не знает, ха-ха! Думает, наверно, что он такой же дурень, как Кердеевич или Нос.
— Ха-ха! — засмеялся стольник. — Он каждую неделю меняет сапоги.
— А может, халявки[12], — вырвалось у какого-то остряка.
— Дурень ты, со своей халявкой. Вот ты хоть и в халявках, а после тебя видать на снегу следы босых ног…
— Что делать, коли сапог дырявый, — защищался ратник.
— То-то и оно, что дырявый, а князь дырявых не любит. Вот почему ему сапог, а тебе, может, достанется от него халява, да ещё с приданым, если будешь скромен…
— Так, значит, говоришь, пани подсовывается к князю? — допытывался конюший.
— Именно подсовывается, это ты хорошо сказал, — подтвердил бирич Гнат, — а князю приглянулась Марина. Нравится ему, видать, больше здоровое тело селянки, чем прелести пани. Возьмёшь в лапы, огонь по жилам пойдёт. Твёрдое, упругое, не сломается и не раскиснет, да ещё подбросит, точно норовистая лошадь.
— Ха-ха-ха! — захохотали слушатели.
— Вижу, наш старый бирич большой знаток по части лошадей.
— И что же дальше? — послышались голоса.
— Да ничего. Ни пани, ни служанка, ни князь ничего ещё не знают. Сегодня вечером князь спросит пани, желает ли она ехать с князем Олександром, и отпустит её, если она того захочет, а служанку оставит себе. А коли пани заартачится, отвезёт её в Дубно, а князя оставит тут.
— А Марина? — послышался с порога полный отчаяния и угрозы голос Скобенка, так что все оглянулись.
— Марина, ясно что! В улье на Антоколье много тёплых, шкурами устеленных, коврами увешанных, мускусом пахнущих светлиц-ячеек. Новая пчёлка поселится на месяц-другой, в ожидании какого трутня.
— Но она не литовка, а здешняя, — заметил кто-то.
— Иди, поспорь с князем! — забасил, смеясь, конюший. — Какому чёрту охота распинаться из-за одной девки. Кто из нас не имел девки и кто не знает, что из-за них не стоит очень убиваться.
— Правда ваша, — вмешался в разговор повар, который в эту минуту вынимал из противня жареного фазана и собирался его украсить перьями, — в том-то и беда, что девки со временем превращаются в женщин, и тогда уже не ты её добиваешься, а она добивается тебя.