Собственно момент проклятия никогда ей не снился, да и не запомнился толком: злобный выкрик Греймюр, чудовищная боль во всем теле, а потом — пустота — вот и всё, что задержалось в памяти. Пусть это было и слабым утешением, но она потеряла сознание раньше, чем полуголая рухнула на пол в ошметках разошедшейся по швам одежды, так что была избавлена хотя бы от неловкости и стыда за свой жуткий вид перед теми, кто стал свидетелями этой сцены.
В кошмарах же ей являлось совсем другое: то, что было после того, как она пришла в себя. Наяву Альви всегда избегала этих воспоминаний, но они, разумеется, никуда не девались, выплескиваясь в сны и заставляя ее проживать эти моменты снова и снова. Вот как сейчас.
Альви лежала на кровати, укрытая по самую шею простыней — единственным, что прикрывало ее наготу. Рядом в не слишком удобном больничном креслице дремала мама. Больше в помещении никого не было. Судя по интерьеру, это была больничная палата. Очень хотелось пить, но будить маму, выглядевшую усталой и измученной, было жаль. Поэтому Альви решила потихоньку встать и отправиться за водой самостоятельно. Она уперлась ладонями в матрас и начала приподниматься. Это оказалось неожиданно тяжело, было такое ощущение, что на груди лежит свинцовая плита, но Альви справилась. Когда она села в кровати, простыня соскользнула, и Альви невольно опустила взгляд вниз, а там…
А там была огромная, будто совершенно чужая грудь. Альви зажмурилась, понадеявшись, что ей просто показалось. Но когда она снова открыла глаза, картина не изменилась. Она начала лихорадочно себя ощупывать, но убедилась, что глаза не лгали — это жуткое огромное тело принадлежало ей. Особенно отвратительными Альви показались пальцы на руках, они напоминали даже не сосиски — сардельки и из-за своей непомерной толщины выглядели неестественно короткими.
Окинув взглядом палату, Альви обнаружила висящее на раковиной, расположенной в углу у двери, небольшое зеркало. Понимая, что ничего хорошего в нем не увидит, она тем не менее нестерпимо захотела в него посмотреться. Кое-как замотавшись в простыню, Альви, стараясь не шуметь, с трудом поднялась с кровати и, не утруждая себя поиском тапок, босиком пошлепала к зеркалу. Идти было тяжело. Свинцовая тяжесть во всем теле и не думала исчезать, а дыхание было хриплым и натужным. Но Альви справилась, в конце концов, от кровати до зеркала было всего-то метра три.
Она думала, что морально готова к тому, что увидит: ну правда, что может быть хуже пальцев-сарделек? И действительно — на первый взгляд ничего такого страшного не было: ни жирных обвислых щек, ни второго подбородка, ни утонувших в складках малюсеньких глазок. Но весь ужас заключался в том, что это было словно не ее лицо — очень похожее и одновременно — совершенно чужое. Однако добило Альви не это — последней каплей стало то, что она увидела, когда решила провести самодиагностику ауры. Мутная пленка по всей поверхности была еще терпимой, но темно-серый ком проклятия, омерзительным пауком вцепившийся в солнечное сплетение и пульсировавший в такт дыханию, привел ее в такое отчаяние, что Альви не выдержала и разрыдалась. Горестно подвывая, она шлепнулась прямо на пол и, закрыв лицо руками, дала волю слезам.
Мама, конечно же, проснулась и бросилась ее утешать, но не преуспела. И спешно вызванному целителю пришлось вколоть Альви успокоительное.
На этом моменте она всегда просыпалась. И этот раз не стал исключением: задыхаясь от слез, Альви открыла глаза и облегченно выдохнула — это был всего лишь сон. А наяву она уже давно привыкла к своему проклятию, притерпелась, научилась с ним жить: ходить медленно, двигаться осторожно, приседать вместо того, чтобы нагибаться, и делать вид, что ей давным-давно не больно.
На часах была всего половина пятого, но заснуть снова Альви уже не надеялась, однако и вставать не стала. Просто полежать — это ведь тоже отдых, хотя и не такой хороший, как сон. Мысли сразу же вернулись к Мьюру — казалось таким странным, что этот мужчина вызывает в душе какой-то отклик. Это было непривычно и… пожалуй, даже волнующе.
Мужчины в жизни Альви были и после того, как ее поразило проклятие — любители находятся и на такую внешность. Ее даже замуж однажды позвали, когда восемь лет назад, отдыхая в Хлитте, она закрутила бурный курортный роман с местным целителем. Ферх был старше Альви почти на четырнадцать лет, но отказала она ему не поэтому, просто, когда перспектива выйти замуж внезапно стала реальной, отчетливо поняла, что на самом деле хочет не просто семейной жизни, а настоящей взаимной любви. Наивно? Возможно. Но жизнь у Альви была одна, и она хотела прожить ее так, как сама считала правильным. И никогда о том, что отказала Ферху, к которому относилась не только с искренней симпатией, но и с большим уважением, не жалела.