Всё это Мьюр вычитал в памятке посетителям островов, которую ему выдали при посадке на паром. Попасть на нем сразу на Малый Лаунтский было нельзя: снабженный мощным ледокольным артефактом паром ходил только до Большого, а уже с него на Малый нужно было плыть на катере, причем в сопровождении двух охранников, увешанных защитными артефактами. Такие же выдавались и посетителям, и снимать их было категорически запрещено. Подобные предосторожности были совсем не лишними, ведь магию полностью блокировали только осужденным за особо тяжкие магические преступления. Даже убийство, совершенное с помощью магии, не всегда влекло блокировку, этот вопрос решался судом с учетом конкретных обстоятельств дела.
Ждать катер не пришлось, его специально прислали за следователем, поэтому толком рассмотреть Большой Лаунтский Мьюр не успел. В общем-то, там и смотреть-то было особо не на что: хотя было уже начало мая, повсюду еще лежал снег. Да и пронизывающий ветер, мягко говоря, не располагал к прогулкам. Несмотря на то что Мьюр предусмотрительно прихватил теплую одежду, не забыв ни зимнюю шапку, ни шарф, ни перчатки, ему всё равно казалось, что тепло буквально выдувает из тела. Поэтому он был только рад, что задерживаться не потребовалось.
В последний раз Мьюр видел Яуконар Вигюрбьёрг в зале суда, когда оглашали приговор, и запомнил ее такой, какой она была тогда: яркой красивой девушкой, высокомерно плюющей на всех. Женщина, которую ввели в комнату для допросов, резко отличалась от той эгоистичной красотки, Мьюр даже на мгновение усомнился, что ему привели нужного человека. Но потом он присмотрелся повнимательнее и понял, что это всё же Яуконар, только как будто погасшая. Яркая внешность словно выцвела: волосы висели безжизненными прядями, кожа посерела, глаза потускнели.
Усевшись напротив, Яуконар с кривой ухмылкой поинтересовалась:
— Ну что, нравится вам, какой я стала?
— Не думаю, что вам действительно интересно мое мнение, — сухо ответил Мьюр.
— Что, даже не скажете, что я это заслужила?
— Если вы так жаждете это услышать, могу и сказать, — пожал плечами Мьюр, — хотя я и не ожидал, что с вами может произойти подобная перемена. Это последствия блокировки магического дара?
— Тюремный целитель утверждает, что нет, — Яуконар скривилась и на миг стала похожа на себя прежнюю, — говорит, что это депрессия.
— Депрессия? У вас? Неужто вас замучила совесть? — недоверчиво хмыкнул Мьюр.
— Нет, — покачала головой Яуконар. — Как бы вам всем ни хотелось, но совесть меня по-прежнему не мучает. Просто здесь такое место… Нас ведь содержат в одиночных камерах, знаете? А особо опасных выпускают только на полчаса в день на одиночную прогулку. Я вижу только охранников, но они не желают со мной разговаривать.
— У них строгие инструкции, им запрещено, — заметил на это Мьюр.
— Я знаю. Но раньше мне всегда с легкостью удавалось добиться, чтобы для меня сделали исключение, и неважно, о чем шла речь, — Яуконар растянула губы в безжизненной улыбке. — Но это место… Здесь я ничего не могу. От меня больше ничего не зависит. Работать особо опасным не разрешают, так что я целыми днями либо читаю, либо смотрю телевизор, хотя этот защищенный от всего на свете вмонтированный в стену ящик и показывает только Первый государственный канал, а книжные новинки в тюремную библиотеку попадают с опозданием на пару лет.
— Логично, что здесь не курорт. Хотя большинство людей и посчитало бы, что у вас вполне сносная жизнь.
— Гораздо лучшая, чем я того заслуживаю, — фыркнула Яуконар. — Но они не знают главного: это место давит, выматывает из тебя всю душу, проникает к тебе в голову, и отвлечься от этого очень трудно. А еще оно насылает на тебя сны: тоскливые, мрачные, безысходные. Они являются ко мне каждую ночь: мать, отец, бабушка, Тенард и Хиндр. И Лаугейр, обязательно каждый раз Лаугейр. И они все ноют, ноют и ноют, всё спрашивают, почему я так с ними поступила!
Яуконар сорвалась на визг и резко замолчала. Потом сделала глубокий вдох и совершенно спокойно поинтересовалась:
— Так что вам от меня нужно?
Мьюр молча протянул ей постановление о проведении допроса с применением магического транса.
— Оннурвера? — Яуконар, казалось, искренне удивилась. — Вы полагаете, что я вызвала оннурвера? Зачем?