Фернандо Гамбоа
Сумрак
Приключения капитана Райли 3
Ад пуст. Все бесы здесь.
Aussterben{1}
Контрольно-пропускной пункт находился в конце Двенадцатой северо-западной улицы, прямо за перекрёстком с авеню Конституции. Два правительственных здания по обеим стороны улицы образовывали нечто вроде портика Международного торгового центра, между ними протянулись ряды колючей проволоки под охраной пары лёгких танков M1A2 и нескольких десятков солдат национальной гвардии с пистолетами-пулемётами Томпсона и в противогазах.
Больше тысячи человек терпеливо ждали перед караульной будкой, где медсёстры-волонтёры проверяли цвет глазных белков у желающих пройти в закрытую зону. Если в глазных яблоках обнаруживались хоть малейшие признаки разрыва капилляров, этого человека тут же выставляли из очереди и отводили в вагончик рядом, где военврач измерял температуру и проводил более полное обследование. Если результат оказывался положительным, человека немедленно забирали в карантинную зону, и скорее всего, больше он оттуда уже не вернётся.
Когда подошла очередь Алекса Райли, капитан «Пингаррона» протянул руку Кармен Дебаж — та шла рядом, тяжело дыша. Дул юго-западный ветер, и облако дыма и пепла с противоположного берега Потомака накрыло весь город, заполнив его вонью горелого мяса из крематория. Смрад пропитал кожу и одежду всех обитателей Вашингтона.
— Проходите! Не задерживайтесь! — поторопил сержант приглушённым маской голосом.
Очередь послушно двинулась. Перед Кармен и Алексом пожилая и явно состоятельная пара подбадривала друг друга по поводу здоровья внука, но, как невольно подслушал Алекс, его родители умерли, а самого мальчика уже неделю назад забрали в карантинную зону.
Кармен тоже это слышала и молча вцепилась в руку Райли, как в последний спасательный круг на тонущем корабле.
— Следующий, — устало произнесла медсестра, махнув им рукой.
Алекс шагнул вперёд первым, показал сержанту документ военно-морской разведки, дающий ему право здесь находиться, и повернулся к медсестре. Отработанным за тысячу раз жестом она приподняла рукой в перчатке подбородок Райли, а другой посветила ему в глаза карманным фонариком.
Под стёклами её противогаза Райли увидел утомлённое лицо девушки с нехарактерными для этого возраста тёмными кругами под глазами.
— Чисто, — бросила она и кивком велела ему проходить дальше, освободив место для Кармен.
Та заняла место Райли, и когда медсестра уже собиралась её осмотреть, в хвосте очереди, растянувшемся по улице, началась какая-то суматоха, и все повернули головы в том направлении.
Примерно в сотне метров двое мужчин ожесточённо спорили на повышенных тонах, один вытащил револьвер и в упор выстрелил во второго. Толпа в ужасе стала разбегаться во всех направлениях, а взвод солдат вышел из укрытия за мешками с песком и побежал к тому месту с оружием наготове.
— Вторая перестрелка за день, — заметила медсестра, устало покачав головой. — Страна катится к черту… — заключила она, снова повернувшись к Кармен.
— Мы это переживём, — решительно заявила Кармен. — Вот увидите.
Морщинки в уголках глаз под маской выдали, что медсестра улыбнулась. Она жестом предложила Кармен проходить, так и не осмотрев её, возможно, просто забыв, что ещё этого не сделала, а может, потому что важнее было контролировать тех, кто выходит из карантинной зоны, а не входит в неё.
Преодолев контрольно-пропускной пункт, они прошли десяток метров до входа в Международный торговый центр и оказались на обширном пространстве с садами перед Капитолием и Белым домом. Надо всем царил монумент Вашингтона.
Всего три месяца назад, когда они прибыли в Соединённые Штаты и проходили по этому же месту, на столицу лениво падал лёгкий снег, и Райли с определённой гордостью патриота показал Кармен Мемориал Линкольна и внушительное здание Смитсоновского музея.
Сейчас же Международный торговый центр, от Президентского парка до берега Потомака, превратился в огромный полевой госпиталь, где аккуратными рядами выстроились армейские палатки, чтобы разместить тысячи инфицированных, которых уже не вмещали городские больницы. Их отправляли в так называемую карантинную зону в надежде, что они преодолеют болезнь или умрут в мучениях, захлёбываясь собственной кровью, а именно так, к сожалению, и происходило в большинстве случаев.
Карантинная зона представляла собой не просто гигантский полевой госпиталь, а что-то вроде лепрозория, где больные умирали, не имея возможности контактировать со здоровыми. Бесчисленные лагеря подобного рода были созданы по всей стране как единственная возможная мера борьбы против эпидемии свирепого вируса «Аусштербен», разразившейся в Соединённых Штатах. Десять недель назад были зафиксированы первые случаи заболевания, и с тех пор президент Рузвельт объявил по всей стране чрезвычайное положение в тщетной попытке остановить эпидемию.
Но было уже слишком поздно, тем более что так и не установили, как переносится вирус и как от него защититься. При появлении первых симптомов заражённый был инфицирован уже больше недели и заражал всех рядом с собой. От эпидемии невозможно было скрыться, даже Первая леди пала её жертвой, и хотя правительство и учёные не переставали повторять, что вакцина появится в ближайшие недели, никто в это не верил или, во всяком случае, не верил, что она появится вовремя и спасёт большую часть страны.
Поговаривали, что из ста тридцати миллионов американцев больше двадцати миллионов уже умерли, заболели или имели первые симптомы. По самым оптимистичным оценкам, ещё вдвое больше людей было инфицировано и заражали окружающих, но пока признаки болезни не появились. Учитывая индекс выживаемости и масштаб заражения, некоторые газеты утверждали, что к концу года всё население США составит лишь двадцать или двадцать пять миллионов человек. И это, по их словам, ещё оптимистичный прогноз.
Кармен остановилась перед большим деревянным щитом у входа: двадцать квадратных метров дерева и пробки, к которым прибиты сотни машинописных листков с именами находящихся в лагере пациентов.
Пока Райли с трудом протиснулся к щиту, она просматривала списки, обращая особое внимание на имена, отмеченные буквой «А». Трудно было не заметить, что добрая четверть имён была уже вычеркнута; оглядываясь вокруг, он видел отчаяние в глазах людей, обнаруживших, что имя их близкого человека перечёркнуто зловещей красной чертой.