Моя попытка придать себе, растрёпанной, исцарапанной да чумазой, жалостный вид на лекарку впечатления не произвела: взгляд её остался суров и беспощаден. Довелось смириться с необходимостью искать ответы где-то в другом месте. Впрочем, на улицах наверняка толпилось много народу: кто-то да поможет.
Кеды обнаружились под кроватью, а неизвестным чудом уцелевший рюкзак – подле стола. Я дождалась, когда истают цветные круги после резкого подъёма. Подхватила свои вещи и направилась к приоткрытым дверям. Сквозь щель просачивалось яркое сияние да свежий воздух с примесью пыли. Мир гудел от шума. В последний раз мой взгляд обвёл тихую комнатку, изредка поскрипывающую старыми половицами.
— Спасибо, — пробормотала я и, не дожидаясь ответа, выскользнула наружу.
Когда глаза привыкли к солнечному свету, а в голове унялась боль, к горлу подступил клубок ужаса, спутанный восхищением: дурная сказка не заканчивалась и плела новые витки. Улицы выглядели непривычными, будто принадлежали другой эпохе, но вовсе не старинными. Широкая брусчатая дорога, обрамлённая желтовато-серыми низкими домами, тянулась вдаль от тяжёлых врат и местами пресекалась множеством развилок и поворотов. Здания походили друг на друга: менее трёх этажей, каменные, с тёмной и местами осыпавшейся черепицей, с деревянными перекрытиями – но также разнились формой, деталями. Изогнутые фонари терялись меж них и взгляду попадались редко, словно не желали делиться светом по ночам. Небо стали заливать янтарно-огненные краски: они и струились поверх крыш насыщенными мазками.
Рядом проехала стража. Их расслабленные смешки и громкий цокот коней поглотили шумы округи, но выгравированные на нагрудниках эмблемы сразу отличились яркими всплесками. Изображения золотых драконов мелькнули да вскоре скрылись за пылью и реющими грязными плащами. Прохожие сторонились всадников и катящихся мимо повозок, однако столь быстро и легко проскальзывали перед ними, что улицы начали походить на огромный муравейник. Каждый торопился, едва ли цепляясь взглядом за остальных. Кто-то тянул поклажу, кто-то нёс охапку трав, кто-то бежал от одной двери к другой – и все чудные. Одежда жителей представляла из себя нечто грубое, простое: рубахи до колен и штаны из домотканого полотна или кожи, сарафаны и замызганные цветастые платки. Тусклые люди сливались с градом, представая неотделимой частью его простора. И только убранные в дорогие красочные наряды венчали этот маскарад.
Я заворожено глядела на их спешку, незаметно для себя углубляясь в путаницу дорог. Все выглядели настоящими, насколько на то способные выбравшиеся из книг герои. Их разговоры не были игрой. Их усталость, их равнодушие, их говор, даже их горесть. И сколь ни страшило бы признание происходящего, одно осознание захватывало ум с неумолимым рвением.
Я немыслимо далеко от дома.
— Простите. — Идущая впереди женщина удивлённо обернулась после моих слов. — Скажите, где я?
— Что? — переспросила та, перенося вес внушительной корзины на другую руку. Из-под льняной ткани просочился сладкий аромат яблок, от которого мой желудок стало выкручивать наизнанку. — Не понимаю тебя!
— Что это за город? — как можно отчётливее произнесла я, однако она только спешно качнула головой и заторопилась прочь.
Так случалось снова и снова, с каждый попадающимся прохожим. Никто не понимал ни единой фразы, что слетала с моего языка. Многие уходили с недоумением в глазах, другие сторонились и велели убираться, третьи просили говорить на скелтийском – ни от кого не удавалось добиться внятного ответа. Мне был ясен смысл всякого слова, словно вокруг звучал родной язык. Отчего же тогда с людьми выходило наоборот? Не могли они поголовно насмехаться.
А ведь я просила от мира немногое. Только и хотела-то вернуться домой: подальше от непонятного города и полного тварей леса.
«Что теперь делать?» — подумала, утирая слёзы. Мне не было дела до внешнего вида: до размазанной всюду грязи, перепачканной футболки и подранных джинсов. Всё это не имело значения на фоне навалившихся проблем. Я просто шла. Улочки вдруг стали казаться ещё неприветливее, люди смешивались в однотонную массу. Тянуло холодом во мраке меж домов, а с ним – ощущением чуждости. Даже тени возникали какими-то другими. Пугающими да изломанными.