Тогда и вспыхнуло.
С шипением я прикрыла свыкшиеся с полумраком глаза. Золотисто-белый свет будто свергся с небес титанической слезой и расплескался всюду, обжигая брызгами взгляд. Когда унялась резь и мне удалось рассмотреть очертания округи, та оказалась опутана сетью молний. Желтоватые искры расползались по стенам домов, сияющими ветвями потрескивали на земле и вздымались в воздух тонкими иглами. Они ощупали каждый уголок, равнодушно скользнули мимо меня, а после вдруг распались мутной дымкой – столь же стремительно, как и возникли. Некоторое время зарницы ещё мерцали перед взором: их призраки пульсировали в тумане и отказывающемся верить разуме. Но гул нарастал, а вместе с ним таяла и пелена растерянности. Что-то надвигалось.
Мгла расступилась, взрезанная тёмной фигурой аки клинком. Один мой вздох был ей тысячей шагов – настолько быстро продиралось нечто сквозь расползшуюся белизну. Едва успевала я моргнуть, как чёрный ветер смещался ближе. И ближе. И снова ближе. Пока не оказался предо мной: существо замедлилось на краткий миг, а тогда взмыло в воздух в нечеловеческом прыжке. Взор уловил очертания плаща, обтянутой перчаткой руки да глубокого капюшона, а силуэт уже, выгнувшись в выси, приземлился позади. За спиной раздался едва слышный стук каблуков. Запоздало вздыбился в груди страх – шеи коснулся вострый холод. Там, где застыло лезвие.
— Один шаг, и я прирежу её! — рявкнула неизвестная. Металл едва оцарапал кожу; по конечностям стало расползаться онемение ужаса. Сознание захлестывала паника, но я не шевелилась и мысленно молила, чтобы тот, кому предназначалась угроза, тоже не двигался.
Громогласный теперь гул притих. Изодранные остатки тумана окончательно смялись, благодаря чему мне удалось разглядеть толпящийся в чреве улицы народ. Грязный да обшарпанный, вооружённый вилами, косами, лопатами и всем тем, что подвернулось под руку, он озлобленно кричал за тремя фигурами в аккуратных нарядах. И, пожалуй, только те несколько человек удерживали всю массу.
— Что ты творишь? — прозвучал совсем рядом другой девичий голос. Я встрепенулась невольно и сильнее впилась ногтями в ладони. Лезвие приблизилось до болезненного покалывания.
— А не видишь? — тихо хихикнула удерживающая меня незнакомка. — Смотри: они и шагу сделать не ладны! Позволят нам уйти дабы спасти невинную душу, — последние слова прозвенели издёвкой, — а мы всё равно убьём её. Круто?
— Нет, не круто! — огласила мои мысли та собеседница, пока я пыталась справиться с охватившей тело дрожью. — Мы не убиваем.
— Разве? — с притворной рассеянностью спросила другая. — А я-то думала наоборот.
— Моника, я утомилась повторять. Мы не убиваем людей.
— Говори за себя.
Столпотворение наконец притихло – стоящий впереди остальных мужчина вместе со своими спутниками нашли способ утихомирить толпу. Люд не прекратил шептаться и гневно поглядывать, однако услужливо замер в ожидании. Со скользнувшей у хребта дрожью я вдруг осознала, что многим вовсе нет дела до моей сохранности.
— Отпустите ильву! — крикнул один из главных. Светлый, облачённый в серебристую форму – он почти сиял в последних солнечных лучах. Камзол укрывала узорчатая вязь, вдалеке сплавляющаяся в единую отблёскивающую полосу. В руках его белел посох.
— Ещё одна нить в алгоритме эсо, — промурлыкала Моника, — и девчонке конец.
Тот вздрогнул, но никаких иных эмоций не показал. Едва склонился к своей спутнице в нежно-зелёной форме – она принялась что-то втолковывать, раздражённо оправляя выбившиеся из-под капюшона каштановые волосы. Другой мужчина, одетый в синее, слушал их так равнодушно, будто ему вся затея надоела уже очень давно.
— Отпустим вас, — бросил последний, проигнорировав недовольные возгласы позади себя и выразительный взор человека в серебре. — Лишь освободите ильву вначале.
— Знаю такую премудрость. Нет, поступим иначе: вы уйдёте. Все. И вот эти – тоже, — лезвие указало вверх да возвратилось к шее. — А мы позволим несчастной убраться.
Затишье взорвалось возмущёнными возгласами. Народ бесновался. Слова обращались в невнятную мешанину воплей, угроз, гомона и брани: один перебивал другого, вымахивая оружием, изжигая мрак факелами. Вырывающиеся из путаницы ужасные слова крыли стоящих за моей спиной чернённой грязью.