— А на какие средства мы будем там жить? — спросила Инеса.
— Вы можете продать дом и сад,
— Кто их купит? — спросила молодая девушка, заливаясь слезами.
— У меня есть сбережения, около пяти тысяч реалов, — ответил священник, — я с радостью отдам их вам, дочь моя, если вы считаете, что не можете выйти замуж за дона Бустоса.
Две недели спустя сбиры Гранады в парадных мундирах окружили церковь св. Доминика. Под ее мрачными сводами даже в яркий полдень трудно разглядеть что-нибудь. А в этот день никто, кроме приглашенных, и не посмел бы войти в нее.
В боковой капелле, где горели сотни свечей, сияние которых огненным лучом прорезывало сумрак церкви, можно было издали различить человека, преклонившего колена на ступеньках алтаря; он был намного выше всех окружающих. Голова его была благочестиво склонена, худые руки скрещены на груди. Вскоре он поднялся, и все увидели его мундир, увешанный орденами. Он вел под руку молодую девушку, легкая и юная походка которой составляла резкий контраст с ее печальным видом. В глазах молодой супруги сверкали слезы; выражение ее лица, сохранявшего ангельскую доброту, несмотря на терзавшее ее горе, поразило толпившийся у церкви народ, когда она садилась в карету.
Нужно сказать, что после женитьбы дон Блас стал менее жесток; казни сделались реже; осужденных не убивали, как прежде, выстрелом в спину, их просто вешали. Он стал давать приговоренным к смерти разрешение проститься с семьей перед казнью.
Однажды он сказал жене, которую безумно любил:
— Я ревную тебя к Санче.
Санча была молочная сестра и подруга Инесы. Она жила в доме дона Хайме в качестве горничной его дочери и последовала за ней в Гранаду, во дворец, где теперь поселилась Инеса.
— Когда я ухожу, Инеса, — продолжал дон Блас, — вы остаетесь с Санчей. Она очень мила, она забавляет вас; а я всего лишь старый солдат, выполняющий свой суровый долг. Я не обманываюсь на свой счет: во мне мало привлекательного. Из-за Санчи с ее смеющимся лицом я кажусь вам еще более старым, чем на самом деле. Возьмите ключ от моей шкатулки; дайте ей денег, сколько хотите, но сделайте так, чтобы она уехала, исчезла, чтобы я не видел ее больше.
Вечером, когда дон Блас вернулся домой, он сразу же заметил Санчу, занятую своими обычными делами. Ярость охватила его; он быстро подошел к ней; она, подняв глаза, твердо смотрела на него тем особенным, свойственным испанкам взглядом, в котором смешаны страх, мужество и ненависть. Через несколько мгновений на лице дона Бласа появилась улыбка.
— Дорогая Санча, — промолвил он, — сказала ли вам донья Инеса, что я дарю вам десять тысяч реалов?
— Я принимаю подарки только от своей госпожи, — ответила она, не опуская перед ним глаз.
Дон Бустос вошел в комнату жены.
— Сколько заключенных сейчас в тюрьме Торре-Вьеха? — спросила она у него.
— Тридцать два в одиночках и, кажется, двести шестьдесят в верхних этажах.
— Дайте им свободу, и я расстанусь с моим единственным другом.
— Не в моей власти исполнить ваше требование, — ответил дон Блас и за весь вечер не произнес больше ни слова.
Инеса, вышивавшая у лампы, видела, что кровь то приливает, то отливает от его лица; она отложила работу и принялась перебирать четки. Молчание длилось весь следующий день. Ночью в тюрьме Торре-Вьеха вспыхнул пожар. Двое заключенных погибли; остальным, несмотря на бдительность начальника полиции и его жандармов, удалось бежать.
Инеса ни слова не сказала дону Бласу, он ей тоже. На следующий день, вернувшись домой, дон Блас не нашел Санчи; он крепко обнял Инесу.
Прошло полтора года со времени пожара в Торре-Вьеха; запыленный с ног до головы путешественник соскочил с коня у дверей убогого постоялого двора в горной деревушке Суйя, в одном лье к югу от Гранады, тогда как Альколоте находится к северу от нее.
Это предместье Гранады образует как бы волшебный оазис среди сожженных солнцем равнин Андалузии. В Испании нет более живописного уголка. Но только ли любопытство привлекало сюда путешественника? По костюму его можно было принять за каталонца. На его паспорте, выданном на Майорке, действительно была виза, проставленная в Барселоне. Хозяин постоялого двора был очень беден. Передавая ему свой паспорт, выданный на имя Пабло Родиля, каталонец посмотрел ему в глаза.
— Хорошо, сеньор, я вас предупрежу, если гранадская полиция осведомится о вас.
Путешественник заявил, что хочет осмотреть эту прекрасную местность; он уходил до восхода солнца и возвращался в полдень, в самую сильную жару, когда все обедали или отдыхали.