«В чем причина разрыва?»
«Это наше семейное дело. К победе социализма в мировом масштабе оно не имеет никакого отношения. Кстати, мне были даны гарантии, что после встречи с этим фашиствующим субъектом Майендорфом меня не подвергнут репрессиям».
«Это не репрессия, а задержание в связи с обнаружившимися фактами вашей шпионской деятельности».
«Какими фактами?»
«Вот заключение экспертизы о подготовленном вами зажигательном устройстве в форме заправленного бензином огнетушителя. Вот свидетельство путевого обходчика, видевшего вас в ночь пожара на объекте в Верещагино».
«Никакого отношения к испорченному огнетушителю не имею, а свидетельство обходчика – подлог. Или он был пьян и обознался. Я в это время находился в Краснозатонске».
«Свидетельница Бестужева утверждает, что видела вас в Свердловске».
«Вы доверяете показаниям полубезумной старухи? Она ошибается».
И так далее.
Познакомившись с протоколами, а также поприсутствовав на допросах, Федотов в беседе с Трущевым предположил:
– Послушайте, голубчик! Вам не кажется, что он тянет время, чтобы прикрыть мальчишку? Эта тема для него наиболее остра. Стоит завести разговор о сыне, как подозреваемый сразу напрягается. Займитесь-ка, голубчик, поиском молодого Шееля. Ищите да поторапливайтесь.
Затем Федотов добавил:
– Кстати, у меня для вас есть особое задание. Отправитесь в Минск и доставите в Москву одного типа. Его фамилия Мессинг, помните такого? Зовут Вольф Григорьевич. Это по-нашему, как по-еврейски, не знаю. Вас трое, вы старший, вести себя вежливо и доброжелательно. Товарищ Мессинг опытный революционный боец. К тому же, по непроверенным данным, он способен опознавать чужие мысли. Так, по крайней мере, утверждают свидетели.
При первой встрече Мессинг не произвел на меня впечатления. Это был невысокого роста сорокалетний мужчина с торчащими во все стороны вьющимися волосами. В самолете вел себя смирно, видно было, что этот заезжий гастролер, с одной стороны, был готов ко всяким испытаниям, которые ждали его на советской земле, а с другой – ужасно страшился той самой минуты, когда эти испытания начнут ворохом сыпаться на него. Когда двое моих подчиненных подхватили его под мышки и подсобили взобраться в СБ, его буквально перекосило. Так и сидел весь полет с перекошенным личиком. Время от времени поглядывал на нас, пытаясь, по-видимому, опознать наши мысли. Если ему это удалось, то ничего, кроме восхищения могучим советским скоростным бомбардировщиком – «неплохо потрудились на пролетариат буржуазные спецы», – обсуждения волнующей темы «самолет – лучший оратор летчика» и одобрения смычки рабочего класса с колхозным крестьянством, ему не досталось. Нам было строго-настрого запрещено даже мысленно касаться служебных дел и причин, по которым этого странного человека везут в Москву. В столице мы сдали Мессинга спецуполномоченному из отдела охраны правительства, тот пригласил его в машину, и автомобиль, не медля ни минуты, покинул Центральный аэродром.
Кое-какие фактики подсказали, что его повезли прямо к хозяину на Ближнюю дачу.
Вторая встреча случилась уже в Москве, в кабинете Берии, куда меня вызвали прямо от Федотова, который ввел меня в курс дела.
– Небезызвестный вам Мессинг, появившись в Москве, сумел заинтересовать кое-кого из руководства страны. Он оказался не так прост, каким казался издали. У него богатая биография, он встречался со многими людьми, в том числе и из верхушки нацистской партии, и согласился поделиться увиденным с компетентными органами. Твоя задача доставить его на конспиративную квартиру, и пусть он там напишет все, что знает о Гитлере и прочих высокопоставленных фашистах.
Я вошел в кабинет наркома, представился. Мы с Мессингом пожали друг другу руки, затем договорились, что я заеду за ним в гостиницу «Москва» не ранее половины десятого утра, после чего вышел из кабинета.
Вернувшись на рабочее место, я приступил к заданию, которое получил от старшего начальника. Тот приказал – ищи гаденыша!
Легко сказать – ищи!
Поближе познакомившись – пусть даже по документам – с этим любителем межпланетных полетов, у меня сложилось впечатление, что мы имеем дело с человеком без тени и потому практически невидимым. Он был насквозь прозрачен – никаких темных пятен! Материалы дела подсказывали – это был на редкость опасный субъект. Он настолько ловко маскировался под советского гражданина, что ни у кого из знавших его школьных друзей и студенческих товарищей не возникало сомнений в его незамутненной приверженности коммунистическому идеалу. Врагов у него не было, отрицательных моментов, например нездоровой тяги к женскому полу, к азартным играм или другим порокам, тоже. Он ничего не скрывал – ни происхождения, ни увлечения межпланетными перелетами, ни желания внести достойный вклад в строительство светлого будущего. К приспособленцам, присмиренцам, не говоря уже о скрытых недобитках из троцкистской оппозиции, относился резко отрицательно. В обращении был прост и дружелюбен. Все, кто знал Алекса, или Алексея Шееля, отмечали его редкие математические способности.