Когда была выцежена последняя капля капучино, прелат спросил:
– Желаете ещё чего-нибудь?
– Спасибо, нет.
– Тогда прошу вас следовать за мной.
В кабинете хозяин прошёлся пару раз, переложил на столе какие-то предметы, поправил картину, и без того висевшую ровно… Словом, он суетился. С некоторым изумлением Лавиния наблюдала за этим процессом и понимала, что Гвискарди нервничает.
– Что случилось, монсиньор? – наконец спросила она. – Расскажите, и мы вместе подумаем, как разрешить ситуацию.
– Видите ли, госпожа коммандер, у меня есть племянница.
– Это случается довольно часто.
– Любимая племянница, понимаете? Я… э-э-э… не афишировал это обстоятельство, так что о Лауре никто не знает.
– Понимаю.
«Конечно-конечно, неучтённая девица завелась в семействе Гвискарди! – иронизировала Лавиния про себя. – Да это ж золотой запас семьи! Её можно выгодно продать… то есть, выдать замуж с большой пользой для клана. Говорите. Говорите, монсиньор, в чём проблема-то?»
– И в чём же проблема? – спросила она вслух, когда молчание стало давить.
Гвискарди вздохнул.
– Девочка вбила себе в голову, что она хочет идти на оперную сцену.
– Так что, у неё нет голоса?
– Есть! У Лауры дивное меццо-сопрано, за партию Розины она получила первую премию Наумбурговского конкурса.
– Прекрасно, я за Лауру очень рада. Тогда каков вопрос? Монсиньор, если вы не расскажете мне, в чём дело, я не смогу помочь!
Длинно вздохнув, Гвискарди выдавил:
– Она хочет петь здесь, в Венеции. В театре «La Fenice».
– И что? Знаменитая сцена, множество великих опер здесь ставили, – госпожа Редфилд начала сердиться. – Хорошо, пойдём другим путём. Вы подумайте, монсиньор, и дайте мне знать. Если моя помощь всё ещё нужна – напишите на бумаге, в чём именно, и отправьте с курьером, адрес вам известен!
Она попыталась встать, но её остановил серьёзный голос Гвискарди:
– В театре что-то происходит, и мне это очень не нравится. И не только мне. За последние полгода от выступлений в «Ла Фениче» отказались несколько исполнителей из первой десятки, в том числе великий Оттоленги. А его спектакли на этой сцене были запланированы ещё три года назад!
– И что, без объяснения причин отказались?
– Ну, нет, конечно! – усмехнулся монсиньор. – Кто ж захочет платить бешеную неустойку? Карл Оттоленги лёг на срочную операцию, Еве Ковальской запрещены путешествия и всяческие волнения в связи с беременностью… У всех исключительно серьёзные обстоятельства, никто не говорит вслух, что под сводами «Ла Фениче» неспокойно.
– А слухи ходят… – кивнула Лавиния. – Знакомо.
– Именно так. Поэтому я хотел попросить вас потратить пару дней и изучить этот вопрос. Если вы скажете, что можно не волноваться, Лаура начнёт репетировать партию Амнерис.
Тут госпожа Редфилд несколько напряглась.
– Пару дней? – она разумно не стала говорить, что у неё в запасе есть неделя. – Вы считаете, я приду в зрительный зал и сразу увижу, что там не так? А если я скажу, что всё в порядке, а окажется, что чего-то мне не удалось увидеть?
– Никаких претензий! Ни в каком случае! – архиепископ замахал пухлыми ладошками. – Просто, если вы сочтёте, что опасности нет, это куда достовернее любых других свидетельств.
– Лесть, особенно грубая – лучший путь к сердцу любого разумного. Хорошо, я этим займусь.
– Спасибо, госпожа коммандер! Сегодня в три вас ждёт господин Кавальери, суперинтендант театра. Всё, что знает он, будет известно и вам. Если есть какие-то пожелания?..
– Нет. Пока нет, – задумчиво ответила Лавиния.
«Этот старый лис отлично знал, что я соглашусь, и заранее договорился в театре. Вот хитрец! – думала она, бредя по узким улочкам и заглядывая в витрины. – Суперинтендант, ну надо же! В Бритвальде так называют высокий чин в городской страже, а тут – директор театра. Смешно!»
На самом деле, смешно ей не было: как и всегда перед началом работы, госпожу Редфилд охватил некий азарт, предвкушение работы, то самое чувство гончей, ожидающей начала охоты.
Переулочек внезапно закончился, упёрся в облупленную штукатурку сплошной стены. Слева дорогу закрывал древний забор, вправо вёл тёмный узенький проход. Поколебавшись, Лавиния пошла направо; чувство направления подсказывало ей, что площадь Святого Марка где-то там, а опыт прогулок по Венеции ехидно напоминал, что идти, вполне возможно, надо совсем в другую сторону. Ещё поворот, и она буквально выскочила на небольшую площадь. Скромный колодец посередине, магазин игрушек, сырная лавка, закрытая траттория… Подняв глаза, она прочла на табличке «Campo alla Fava» и пробормотала: