На той стороне — тишина.
— Ты думаешь, это плохо, солнышко?
— Мам, — выдыхаю я. Это слово — между мольбой и шёпотом.
— Прошло больше восьми лет, Адди. И ты же знаешь, ты не виновата в том, что произошло. Верховая езда была такой важной частью твоей жизни. Если сейчас у тебя есть шанс вернуть её, то может, стоит попробовать?
— Может быть…
— Они предложили тебе помощь, или это просто часть работы?
— Эм… и то и другое?
— Оу?
— Владелец ранчо, Гарри Роулинс, похоже, тут уважаемая фигура. Он хочет, чтобы ветеринар всегда был при перегоне. А раз я теперь их ветеринар, он сказал, что его сын может помочь мне вернуться в седло.
— Его сын?
В голосе мамы появляется игривый тон, и я фыркаю.
— Да, Хадсон. Говорят, он «умеет обращаться с лошадьми», — говорю я с самой нелепой интонацией. Мама смеётся.
— Лишь бы он не умел обращаться с их наездницами, — поддразнивает она.
— Боже, мам, серьёзно. Он самый угрюмый человек, которого я когда-либо встречала. Настоящий лёд. Я не удивлюсь, если он вообще не появится на нашем первом занятии.
— Когда оно?
— В субботу. Угх. Может, не ехать?
— Да ты что! Ты хочешь эту работу, и я бы не отказывалась от подарочного коня, моя девочка. Игра слов, между прочим, — смеётся она.
Я стону, а она хохочет.
Мамины шутки — самые дурацкие, но она права. Я хочу эту работу. Это часть моего плана. Так что, выходит, и возвращение в седло с помощью Хадсона — теперь тоже часть плана.
— Люблю тебя, мам. Поцелуй папу за меня, ладно?
— Конечно, милая. И, Эдс?
— А?
— Я так за тебя рада. Ты справишься, моя девочка.
— Спасибо, мамочка.
Она кладёт трубку, а я сползаю по дверце кухонного шкафчика и сажусь на пол. Вглядываюсь в белые фасады острова. Что ж… похоже, я действительно это делаю. Я снова сажусь в седло…
И если честно… мне до чёрта страшно.
Ранчо тихо, когда я подъезжаю к дому ранним субботним утром. Глушу двигатель и выхожу из машины. С собой я привезла свои ботинки для верховой езды и рубашку поприличнее. Всю жизнь я каталась только в бриджах и высоких сапогах. Странно вот так собираться верхом — и не быть одетой как на турнир. Но я ни за что не надену обтягивающие штаны рядом с этим вечно хмурым ковбоем.
— Здравствуй! — окликает меня женщина, и я сразу узнаю её — миссис Роулинс.
— Привет, — отвечаю, махнув рукой.
Она машет мне, зовёт к себе, и я прохожу через уютную белую калитку, окружённую живой изгородью, во двор. Под каждым из старых деревьев, разбросанных по участку, высажены цветы.
— Адди, проходи. Я Луиза. Хадсон сейчас подойдёт, он у одной из старших кобыл.
— О, спасибо. У вас здесь так красиво.
Она отмахивается, но лицо её расплывается в радостной улыбке. Светло-русые волосы собраны наверх. Лицо — вылитый младший сын: ромбовидная форма, выразительные скулы, зелёные глаза.
— Хочешь кофе или чаю, пока ждёшь? Я как раз испекла свежую партию печенья для мальчишек.
Мальчишек. Очаровательно.
— Конечно, было бы здорово. — Я иду за ней в дом. За столом сидит Рид, кружка в одной руке, в другой — бумаги. Он поднимает взгляд, когда замечает, что за его матерью кто-то идёт.
— Привет, Адди.
— Привет, — отвечаю я.
Луиза усаживает меня за стол и пододвигает тарелку с печеньем.
— Раз она тебя кормит — значит, ты ей понравилась, — говорит Рид, подмигивает и снова утыкается в бумаги.
Я сдержанно смеюсь, беру печенье и запихиваю в рот. Кухня — огромная. Моя мама бы умерла от восторга, увидев такую. Я легко представляю, как она тут хозяйничает, а по дому расходятся сногсшибательные ароматы. Луиза возвращается с кофейником.
— Прости, у меня только фильтрованный кофе сейчас.
— Прекрасно, спасибо.
Я поднимаю кружку, она наливает.
— Сливки и сахар, милая?
— Только сливки. Сладко и так, спасибо.
Рид улыбается из-за бумаг, но моментально стирает выражение, когда замечает, что я на него смотрю. Ладно... Похоже, он примерно моего возраста, но кто знает. Похоже, у него в руках налоговые документы. Я отпиваю кофе — горячий и горький. Обожаю.
— Ма, ты не видела… — Хадсон замирает в дверях.
— Ой, привет, извини, я пришла пораньше, — говорю я, поднимаю руку и улыбаюсь. Рид откладывает бумаги, уставившись на брата. Хадсон прочищает горло и заходит внутрь.
— Нам пора начинать.
И тебе доброе утро. Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
— Хадсон Эндрю Роулинс, не забывай о вежливости, — строго бросает Луиза.
— Прошу прощения. Доктор Ховард, можем ли мы начать? — бурчит он.