Когда понимаю, что он, похоже, вообще не собирается говорить, спрыгиваю с ящика и направляюсь к двери.
— Прости, Адди.
Я замираю. Медленно разворачиваюсь. Он теперь лицом ко мне. Руки опущены. Лицо — сплошной надлом. У меня внутри всё переворачивается, дыхание застревает в груди.
— Всё в порядке. Это не твоя вина, — выдыхаю я, засовывая руки в задние карманы джинсов. Не знаю, куда их деть. Прикусываю губу, втягиваю воздух.
Он делает шаг, потом останавливается. Я заполняю пространство между нами сама. Он наклоняет голову, встречается со мной взглядом.
— С Чарли всё будет хорошо. Его не укусили, — говорю я.
Он закрывает глаза, качает головой.
— Я не о собаке волнуюсь.
Я поднимаю бровь. С каких это пор Хадсон Роулинс не переживает ни за лошадей, ни за своего верного пса?
— С Сержантом всё в порядке?
— Да, — хрипло.
— Хорошо.
Он не открывает глаз. Я разворачиваюсь к двери. Надо собрать вещи к походу. Надеюсь, всё, что произошло, не испортит поездку.
— Аделин. — Его голос, словно наждаком, срывается с губ.
Я замираю, вцепившись пальцами в дверной косяк.
Господи.
Он впервые называет меня полным именем.
Он подходит сзади.
— Повернись, Адди.
Я закрываю глаза. От того, как звучит его голос, такой оголённый, всё вокруг стирается. С трудом сглатываю ком в горле, опускаю руки. Моё дыхание выровнено, глубокое. Каждое биение сердца разливает по венам огонь. Я открываю глаза.
— Адди, — шепчет он. В голосе — отчаяние.
Я оборачиваюсь. Шляпа болтается в его пальцах. Грудь вздымается в тяжёлом вдохе. Взъерошенные волосы откинуты назад. Голубые глаза впиваются в мои, и мне кажется, будто я тону в них. Через мгновение мой взгляд скользит по его губам, горлу… и снова в глаза. Эти синие омуты затягивают меня целиком. Боже, что бы я отдала, чтобы губы Хадсона Роулинса…
Шляпа падает. Он берёт моё лицо в ладони и накрывает мои губы своими. Я хватаюсь за ворот его рубашки. Он углубляет поцелуй, я раскрываюсь навстречу ему. Жажду большего. Внутри пылает жар. Я запускаю руки под рубашку, по шее, в волосы.
Он стонет в мои губы. Я прижимаюсь к нему, и чувствую, как его возбуждение давит мне в живот. Мне вдруг становится тесно в собственном теле. Этого недостаточно. Никогда не было. Мне нужно всё. Весь Хадсон Роулинс.
Ничего меньше.
Я прерываю поцелуй, и он прижимает лоб к моему, тяжело дыша.
— Хочешь в поход, Хадди?
Он усмехается.
— Знаешь, так меня зовёт только моя мама.
— Ага, знаю. Но это мило. Тебе подходит.
— Думаешь, я милый, Ховард?
— Думаю, ты многое, Роулинс.
Он касается губами моего носа, ладонь мягко лежит на моей челюсти.
— И ты — многое, Адди.
Он отпускает меня и выходит за дверь, на ходу водружая шляпу на голову. Чарли выскакивает из-за тюков сена и тут же следует за ним. Я смеюсь, поправляю волосы, привожу в порядок одежду и направляюсь к Чероки за походными вещами.
Когда Хадсон подъезжает ко мне на пикапе, Чарли лает с пассажирского сиденья, высунув голову в окно. Я бросаю рюкзак и спальный мешок в кузов, захлопываю багажник, открываю дверцу — Чарли перемещается к середине скамейки. Я сажусь в кабину и закрываю дверь.
— Ну, куда ты меня везёшь?
Улыбка расползается по лицу Хадсона, и я не могу не улыбнуться в ответ. Может, это из-за поцелуя. Или из-за того, как он держал меня, будто мир вокруг исчез. Или как свет загорается в его глазах, когда он смотрит на меня. Но после всех этих недель угрюмого Хадсона, я безнадёжно подсела на эту сторону его натуры. И я знаю — когда всё пойдёт наперекосяк, будет больно.
Он включает передачу, и мы катим по гравийной дороге к паддокам. Маршрут тот же, что и к его дому, но у подножия холма он сворачивает налево, на ухабистую дорогу в противоположном направлении.
Мы трясёмся минут двадцать, пока дорога не начинает подниматься. Вокруг — сплошные деревья, кроме полосы впереди ничего не видно. Чарли свернулся клубочком на сиденье и закрыл глаза.
Когда начинаем подниматься, деревья редеют. Спустя ещё немного времени мы достигаем вершины холма, и я, как ребёнок, высовываюсь в окно, восхищаясь потрясающим видом. А когда Хадсон разворачивает пикап и чуть сдаёт назад, я перевожу взгляд на его улыбающееся лицо. Машина останавливается.
— Вылезай, Ховард.
Он глушит двигатель. Я выскакиваю из машины и иду к её задней части.
О. Боже. Мой.
Теперь я понимаю, почему это место называют Божьей страной. Оно великолепно. Мы на холме, который соединяется с другими. Внизу, между нами и противоположным склоном, раскинулось кристально-голубое озеро. Хадсон опускает борт. Я оглядываюсь по сторонам… И это…?