— Давай, — бурчу я.
Она хмурится, но подходит, кладёт рулетку на перила и берёт один конец доски.
— Видишь отметку на стойке? Совмести её с верхом своего конца перил. Я закреплю свой, потом твой.
— Поняла. — Но глаза её не отрываются от моих. Когда я прикручиваю свой край и перехожу к ней, я вижу в её взгляде почти грусть.
Я закручиваю саморез, опускаю дрель.
— Так, Ховард. Что с тобой творится?
Она вздрагивает, будто я выдернул её из глубокой задумчивости.
— Ничего. О чём ты?
— Ты с утра ни слова. Это из-за вчерашнего? Или сегодняшнего?
Она опускает взгляд. Телефон в её заднем кармане начинает вибрировать. Она не смотрит на меня, уставившись на горизонт.
— Ответишь?
— Нет, — шепчет.
— Адди, что происходит? Если это из-за утра — забудь. Просто… два человека, которым нужно было выпустить пар.
Она резко вскидывает голову.
— То есть… для тебя это было просто так?
— Я…
Телефон звонит. Она его игнорирует. Я открываю рот, чтобы сказать, что, конечно, нет. Что с ней всё иначе. Всегда было иначе. Но я тяну. И в её глазах появляется боль. Она вытаскивает телефон, спускается с крыльца и уходит прочь от дома.
Блядь.
— Я же просила тебя больше не звонить… — Она говорит тихо, но напряжение в голосе ощущается даже отсюда. — Нет, не надо этого делать. Прошу…
Я опираюсь на столб, скрещиваю руки на груди, прекрасно понимая, что не должен подслушивать. Но… что-то подсказывает — это важно. И я не хочу, чтобы она справлялась с этим одна.
— Прощай, Адам. — Она сбрасывает звонок и остаётся стоять, прикрыв лицо рукой.
Её бывший. Ублюдок прекрасно знает, почему она уехала за сотни километров. И не даёт ей двигаться дальше. Настоящий подонок.
Необузданное желание размазать этого ублюдка по земле превращает мою кровь в лаву. Если он покажется здесь, его дыхание можно будет пересчитать по пальцам.
Когда Адди поворачивается обратно к дому, я не двигаюсь. Она поднимается по ступеням и останавливается на верхней.
— Ты знаешь, подслушивать чужие разговоры — это невежливо, Роулинс.
— Осознаю, — отвечаю, но голос хриплый, и я никак не могу избавиться от тревоги. Она проходит мимо меня в дом, и я иду следом, но тут же замираю.
Она с помощью одного лишь куска мела спроектировала для меня огромную кухню открытой планировки.
Задняя стена — сплошь шкафы, массивная плита с духовкой, широкий холодильник именно там, где я его и представлял. Слева — кладовая, перед всем этим — огромный остров с раковиной на два отсека. Даже арочный смеситель и барные стулья прорисованы.
— Ховард, это гениально.
— Спасибо. Я сделала так, как хотела бы, если бы жила здесь.
Из груди вырывается тихий выдох.
Она застенчиво улыбается и начинает объяснять, где и какая будет техника, как устроено хранение. А я могу только слушать и кивать, потому что ком в горле не даёт мне вымолвить ни слова.
— Тебе нравится? Я могу всё поменять, если что-то не так.
— Это… — я сглатываю, провожу рукой по затылку. — Это потрясающе, Ховард. Очень подходит к дому.
— Правда?
— Откуда ты вообще столько знаешь о кухнях?
— Моя мама — профессиональный шеф. Так что разговоры о кухне — часть моей жизни сколько себя помню.
— Она ведь работает в одном из тех модных ресторанов в Нью-Йорке?
— Ага.
Наступает неловкая пауза. Я пытаюсь снова начать.
— Адди, насчёт вчерашнего…
Она вскидывает руку между нами и зажмуривается.
— Всё в порядке, Роулинс. Как есть, так и есть. — Она открывает глаза, и её карие глаза вонзаются в мои. — Я ничего не жду от тебя. Ну серьёзно, я же уезжаю в конце года. Было бы нечестно… по отношению к тебе.
— Конечно.
Ну а что я ожидал? Она закончит контракт и уедет обратно в город. Я, если повезёт, возьму ранчо в свои руки. Каждый пойдёт своей дорогой. Между нами — сотни километров.
В груди поднимается боль, но я просто выхожу обратно на крыльцо. Так и должно быть. Гарри был прав — не связывайся. Он почти всегда прав. Почему сейчас должно быть иначе?
Когда солнце начинает клониться к закату, звонит телефон. Ма.
Мак вернулся.
В груди поднимается радостное волнение, и я начинаю убирать инструменты.
— Мы закончили? — спрашивает Адди. У неё вся шея и лицо в опилках, одежда тоже покрыта пылью. Чертовски очаровательна. Нет, Хадсон, не очаровательна. Просто испачкалась.
Господи, это ещё хуже. Я откашливаюсь, как будто должен извиниться перед самим собой за мысли.