Немудрено, что даже в статье, опубликованной в журнале официальных китайских профсоюзов, говорилось: «В раннекапиталистических обществах были широко распространены подавление основных прав рабочих и контроль за ними. Сегодня подобная практика почти полностью исчезла и существует только в социалистических (!!! — В. Б.) cтранах — таких, как наша».
В 2001 г. зарегистрировано более 1 млн. несчастных случаев на производстве (сравнительно с 2000 г. — рост на 20%), в т. ч. более 100 тыс. — со смертельным исходом (рост на 10,4%). В Китае добывается 25% мирового угля, но происходит 80% мировых несчастных случаев в шахтах со смертельным исходом. Ежегодно гибнут 5–6 тыс. шахтеров, в 2002 г., по предварительным подсчетам — 10 тыс. — печальный рекорд.
С началом «политики реконструкции» в 1997 г. по официальной статистике уволено 11,5 млн. рабочих, в 1998 г. — 8,9 млн., в каждом последующем году — по 5–6 млн. До 2010 г. государственные предприятия, чтобы стать конкурентоспособными, должны уволить еще 25–40 млн. человек.
Массовые увольнения привели в 2001–2002 гг. к взрывам пролетарской борьбы в традиционных промышленных центрах Северо-Восточного Китая — Дацзыне (где поднялись нефтяники), Ляоюане (металлурги), Фушане (шахтеры). Протестующие против увольнений пролетарии выходили на дикие демонстрации, блокировали, а иногда и захватывали здания местной администрации, перекрывали улицы, шоссе и железные дороги. Перед китайской буржуазией вновь возник грозный призрак пролетарской классовой борьбы, борьбы, презирающей буржуазную легальность и ставящей право на жизнь выше права собственности [см. 232, с. 133–134].
В китайском пролетариате зреют гроздья гнева. Китайский автор Хэ Цинлянь обнаруживает «невероятное возмущение в обществе социальной несправедливостью» [цит. по: 129, с. 218]. Слова «эксплуатируемый», «класс» и «наемный рабочий» используются рабочими для характеристики своего положения. Очень многие среди уволенных с работы «настроены резко против тех, кто находится у власти, считая, что это — богатые люди, люди, у которых есть деньги», они надеются, что будет начато «массовое социальное движение, и хотели бы, чтобы им выпал случай излить свое недовольство, сорвать на ком-нибудь свою злобу» [цит. по: 129, с. 161].
«В пролетарской песне поется:
[цит. по: 129, с. 218–219].
А вот как поется от имени классового врага — «коммунистической» буржуазии, в которую превратилась вчерашняя неоазиатская бюрократия:
В данном случае слово «убивать» имеет смысл «сдирать шкуру» и в прямом и в переносном смысле» [цит. по: 129, с. 219].
Беззащитность рядового китайского труженика перед властью и рынком резко выросла за 20-летие рыночных реформ, что и повлекло за собой «религиозный ренессанс». Одной из главных причин этого «религиозного ренессанса» послужил… массовый переход на платную медицину, осуществленный по приказу МВФ.
МВФ сказал «надо», Компартия Китая ответила «есть», — и в итоге простейшее обследование в больнице у терапевта с измерением температуры и давления и анализом крови стоит до 120 долларов США, что составляет половину годового дохода средней китайской семьи и 2/3 годового дохода сельской семьи [385, с. 37]. В итоге «те, кто не может платить за лечение, в отчаянии обращаются к церкви» [273, с. 527], - вполне по-материалистически объясняют «подъем религиозной духовности» кандидат философских наук А. Ломанов и… православный поп Д. Поздняев.
Вот где кроется одна из важнейших причин потрясающе быстрого роста популярности необуддистской секты «Фалуньгун» [подробно о ней см.: 129, с. 232–277]. Она возникла в первой половине 1990-х годов, а осенью 1999 г. была запрещена властями, увидевшими в ней, из-за ее стремительных успехов, опасного конкурента [232, с. 135].
(102) Те разговоры о «потрясающем экономическом подъеме в Китае», которые часто приходится слышать сегодня, действительно потрясают — своей глупостью. Иллюзия «подъема» возникает лишь на фоне настолько глубокого застоя всей мировой экономики, что несколько новых небоскребов в Шанхае и покупка ИБМ китайской корпорацией кажутся совершенно потрясающим взлетом. На самом деле речь может идти лишь не о таком глубоком застое, как в других странах — да и эта меньшая степень застоя оказалась возможной лишь благодаря крайней дешевизне китайской рабочей силы (то есть крайней нищете разоряющихся китайских крестьян и притекающих в города рабочих), побуждающей буржуазию высокоразвитых капстран переводить в Китай свое промышленное производство.
(103) То, что Большой Террор 30-х гг. в СССР — продукт вовсе не злой воли маньяка Сталина, но необходимой логики экономического развития, хорошо понимали уже некоторые умные современники. Выдающийся революционер и писатель Виктор Серж вспоминал об одном из таких людей, отбывавшем вместе с ним ссылку в первой половине 30-х гг.:
«Ханаан Маркович Певзнер, экономист из Наркомфина, тяжко изувеченный в Маньчжурскую кампанию, провел в изоляторе только четыре года ввиду плачевного состояния своей левой руки, пробитой семью пулями и болтавшейся, как тряпка. ГПУ распорядилось дать ему работу в областном финуправлении, чтобы он смог подлечить начавшуюся от недостаточного питания цингу. Певзнер был молод, весел, хороший пловец и пессимист. „Так будет еще многие годы, — повторял он, — я не верю ни в какую нормализацию террора: его потребует экономическая ситуация“. У него был резко очерченный профиль древнеизраильского воина» [596, с. 375].
(104) Если же, наоборот, терроризировать по-сталински только средних и мелких бюрократов, смягчив террор по отношению к государственным рабочим, то это, во-первых, бессмысленно с точки зрения использования террора как средства дисциплинирования подчиненных и стимуляции их труда, а во-вторых, лишает всю — и мелкую, и среднюю, и высшую — бюрократию притока кадров снизу.
(105) Например, в СССР в середине 30-х гг. «В 1936 году эмигрантский Институт экономических исследований характеризовал сдвиги в советской экономической системе как „попытку организовать производство и обмен между государственными предприятиями на принципах конкурентного хозяйства, на началах личной заинтересованности, рентабельности, прибыльности“» [557, с. 29].Сторонники теории «капитализма в СССР» очень любят ссылаться на подобные примеры. А зря… Почему зря — об этом мы уже говорили выше.
(106) «Подавление путчей 1991-го и 1993 годов стало стимулом прихода в политическую элиту новых людей, частичной смены и обновления элит. Это было время быстрых, порой головокружительных карьер и не менее быстрых падений. И хотя взлеты и падения продолжались, в 1994–1997 годах приток свежих людей в элиту уменьшается, идет процесс усиления исполнительных органов по сравнению с представительными, увеличивается число „назначенцев“ на элитные должности по сравнению с избранными на элитные посты; доступ в элитные группы ограничивается» (Общественные науки и современность, 1998, № 3, с. 93. Цитируемая статья доктора философских наук Г. К. Ашина «Формы рекрутирования политических элит» написана при поддержке Российского гуманитарного научного фонда).
(107) Там же, с. 89.
Глава 4. Анализ роли отношений собственности и управления в формировании мотивации, психологического облика индивидов и масс и их духовной культуры (на примере современного российского пролетариата)) *