Почему так? Шемятенков, опираясь на статистические материалы по экономике США, предлагает объяснение, которое выглядит вполне удовлетворительным:
«По мере появления гигантских предприятий процесс концентрации усиливается, так как они располагают гораздо большими возможностями для подчинения и поглощения мелких и мельчайших конкурентов. Но когда в отрасли остаются лишь крупные фирмы, дальнейшее поглощение одних предприятий другими становится затруднительным или невозможным. Почему же эти предприятия не сливаются добровольно и не образуют одну монополию, способную установить в отрасли монопольную цену?19
Ответ на этот вопрос состоит в том, что слияние крупных фирм не является необходимым для реализации преимуществ отраслевой монополии. Совокупность немногих крупных предприятий отрасли образует групповую монополию, которая устанавливает цену, близкую к монопольной, и обеспечивает своим участникам монопольные прибыли, оставляя за ними все выгоды самостоятельного ведения дел. В этом и состоит важнейшая причина устойчивости современных монополистических структур, включающих несколько крупных фирм, а также включающих большее или меньшее количество более мелких предприятий.
…По мере уменьшения числа конкурентов в отрасли и их относительного укрупнения перспектива победы в „войне цен“ и реализации дополнительной прибыли за счет вытеснения конкурентов становится все более нереальной. Полученные преимущества не покрывают относительных убытков длительных периодов демпинговых цен. На определенном этапе появляется принципиально новая форма извлечения дополнительной прибыли — установление монопольной отраслевой цены совместно с конкурентами. Таким образом, внутренняя цель процесса концентрации и централизации капитала (установление полной монополии) в процессе развития оказывается все менее осуществимой. Однако преимущества монополии (монопольная цена и монопольная прибыль) реализуются и без единоличной монополии, в условиях сосуществования нескольких крупных капиталистических предприятий, образующих групповую монополию» [735, с. 108, 112].
Как свидетельствует всемирная история XX века, всегда, когда происходил переход от монополистического капитализма к управлению экономикой со стороны лишь одного бюрократического аппарата, этот переход осуществлялся путем огосударствления экономики. На примере гитлеровской Германии мы видели, что бывают такие случаи, когда буржуазное государство вплотную подводит экономику своей страны к той исчезающе тонкой черте, за которой уже начинается полное огосударствление экономики. Однако государство, принадлежащее буржуазии (при империализме это означает — в первую очередь монополистической буржуазии), может переступить эту черту лишь в каких-то совершенно исключительных случаях, когда буржуазия какого-либо региона оказалась бы вынужденной временно отдать своему государству больше власти над своими фирмами, чем оставить себе, — отдать, несмотря на неизбежно высокий риск потерять эту власть навсегда, навсегда перестать быть верховными собственниками своих фирм. Понятно, что такого рода исключительные случаи очень маловероятны20. Мы видим, что во всех случаях, когда общество той или иной страны переходило от монополистического капитализма к неоазиатскому способу производства, при котором государство становится единственным бюрократическим аппаратом, владеющим производительными силами, управляющим экономикой и эксплуатирующим рядовых трудящихся, — во всех таких случаях аппарат буржуазного государства в большой мере разрушался, и на смену разрушенным структурам госаппарата возникали новые, воздвигнутые «на чистом месте». Разрушение буржуазного государства и создание нового осуществляли эксплуатируемые классы тех стран, где происходил переход к неоазиатскому строю, — иногда при помощи войск тех стран, где этот строй уже существовал, но по большей части без таковой.
2. Неоазиатский способ производства
Некоторые сторонники теории «государственного капитализма в СССР» полагают, что государства, подобные СССР, нельзя считать едиными хозяевами производительных сил. Только что упомянутый нами в одном из примечаний В. Сиротин, отстаивавший в дискуссиях с автором этих строк именно такую позицию, ссылался на нижеследующие факты:
19 апреля 1936 года в СССР были учреждены «директорские фонды», в которые отчислялось около 4% плановых доходов предприятия и не менее 50% всех остальных доходов. Директора предприятий полновластно распоряжались денежными средствами из этих фондов;
с февраля 1941 года часть производственных заказов предприятиям стала поступать не от правительства, но формироваться в результате прямых договоров между главками и даже непосредственно между предприятиями. 21 апреля 1949 года была введена практика ежегодных генеральных соглашений между главками и другими центральными ведомствами, причем сохранилась практика и прямых договоров между предприятиями — правда, теперь уже только с разрешения соответствующих министерств;
в ходе экономической реформы, начавшейся в 1965 году, была изменена система налогообложения. До 1966 года в госбюджет шли отчисления от прибыли в размере свободного остатка сверх потребностей предприятия, но не менее 10% от всей прибыли, В ходе реформы были введены три вида платежей в бюджет: плата за производственные фонды, рентный платеж, взносы из свободного остатка прибыли. В течение 60-70-х годов часть прибыли предприятий, отчисляемая в госбюджет, уменьшилась (1965 г. — 73%, 1970 –62%, 1977 — 56%), а часть прибыли, остающаяся в распоряжении предприятия (= директора), возрастала (соответственно 27, 38 и 44%). С 1965 по 1977 гг. часть прибыли, переведенная в фонды экономического стимулирования предприятий и другие фонды, находившиеся в распоряжении директоров, возросла с 9% до 18%. Существовала статья распределения оставляемой предприятию прибыли «на другие цели» (т. е. фактически по усмотрению директора): в середине 60-х гг. по ней распределялось 14% прибыли предприятий, в 1970 г. — 10%, в 1977 г. — 17%;
в некоторых отраслях обрабатывающей промышленности директора предприятий (и, разумеется, чиновники более высокого уровня) имели возможность самостоятельно устанавливать цену на ряд изделий — в частности, разовые и временные оптовые цены на изделия, производство которых было только что освоено и цена которых еще не была утверждена Госкомценом.
Независимо от степени точности, с которой Сиротин привел вышеизложенные факты и цифры, мы можем утверждать: они еще не доказывают его точку зрения. Из них следует лишь только то, что в системе производственных отношений СССР и подобных ему стран доля отношений частной собственности на производительные силы и индивидуального управления экономической деятельностью была довольно высока (хотя преобладали, безусловно, отношения авторитарных собственности и управления), и начальники среднего и средневысшего уровня были в заметной степени автономны в принятии управленческих решений по отношению к своим начальникам. Тем не менее, директора предприятий были властны над последними в меньшей мере, чем министры, а министры — в меньшей мере, чем Генсек ЦК правящей партии. Во-первых, высшее руководство неоазиатского государства и партии, являющейся стержнем последнего, может отстранить директора или министра от власти над данным предприятием или министерством лишь потому, что сочтет целесообразным использовать его организаторские таланты на другом участке деятельности. А во-вторых, хотя любой начальник в неоазиатском государстве передает своим детям по наследству связи, дающие им возможность в свою очередь стать начальниками, но в подавляющем большинстве случаев он не может передать детям по наследству власть именно над тем предприятием, министерством и пр., которым сам командует: такой общественной возможности у него обычно нет. Но иногда все-таки есть — и по преимуществу на высших уровнях государственного управления: так, не очень давно власть над всей экономикой Северной Кореи была передана от отца к сыну, в результате чего фактически состоялось основание династии Кимов. Итак, включенный в состав неоазиатского государства аппарат управления экономикой в большей степени внутренне един, чем внутренне разделен, и таким образом неоазиатское государство является единым хозяином производительных сил, эксплуатирующим рядовых трудящихся.