- Имя? - важно спрашивает он у Беленсиана, и тот гордо представляется. Перо скрипит, оставляя в книге скрупулезно выведенную запись.
- Имя? – страж повторяет вопрос Хальданару.
Он серьезно отвечает, и показывает меня на вытянутых руках.
- Это Латаль, - сообщает он.
- Кошек не регистрируем, - отрезает страж, сурово сдвинув брови, и жестом велит напарнику открыть нам дверь. – Оружие запрещено, справлять нужду на центральной площади запрещено, шастать голым запрещено. Проходите, и чтоб без безобразий.
Город внутри похож на одно громадное здание без крыши. Все, что под ногами, выложено камнем, стоящие вплотную друг к другу дома – как запертые комнаты. Некоторые улицы укрыты навесами, в их тени шныряют нищие и крысы. Крысы разбегаются из-под ног людей, копыт лошадей и колес повозок. Люди выглядят не так, как в долине, не носят рубах на завязках и коротких штанов. Женщины здесь одеты в длинные приталенные платья с низким треугольным вырезом, из которого топорщатся пышные оборки сорочки. Голова у каждой убрана косынкой, завязанной сзади под волосами, а юбка спереди завешена темным оборчатым фартуком. На мужчинах – узкие штаны и короткие тесные куртки с крупными металлическими пуговицами. На поясе у каждого – тяжелый кожаный ремень, украшенный гладкими камушками и медными пластинками. У многих мужчин короткие волосы и нет бороды, а женщины не вплетают в волосы ни лент, ни бус, ни цветных ниток. Оружие есть только у стражей в дубленой коже, которых очень много. Они стоят тут и там, патрулируют по двое – верховые и пешие. Кошки и собаки здесь шуганные и дикие, а не вальяжные и раскормленные, как в деревнях, а люди – озадаченные, торопящиеся, настороженные. Сущностей мало, в основном они выглядят птицами, сидящими на крышах и карнизах. Растений совсем нет, а по желобам в сторону моря текут нечистоты. Жирные мухи вьются над смердящей жижей, над кучками конских и собачьих экскрементов, над гнилыми объедками и крысиными трупиками. Все люди носят закрытые башмаки на толстой подошве, защищаясь от грязи. Запах в воздухе тесных улиц висит мучительный, но горожане почти не замечают его. Отвыкший Беленсиан неприязненно машет ладонью перед лицом, и делает вид, что не узнает оборванцев-приятелей, кричащих ему приветствия из-под набрякшего соломенного навеса.
- Ну, - он встает перед слегка ошалевшим Хальданаром, останавливая его. – Прощай, бродяга.
- Прощай, колдун, - отвечает тот, глядя на черный от гари котел, в котором нищие варят требуху.
В пути Беленсиан вынул из прически перья, и перестал быть Перьеносцем. Угольная обводка глаз у него смылась, рисунки заморской хной потускнели, но ожерелий, браслетов и колокольчиков не стало меньше. Он уже не такой яркий, но по-прежнему звонкий.
- В общем, - говорит он с пафосом, задрав заросший подбородок, - ты мне подсобил, спасибо. Хоть и ты деревенщина, но не такое тупое полено, как большинство деревенщин, и путешествовать с тобой было в целом не противно. Поэтому я дам тебе пару советов, по-дружески. Не зевай здесь, если не хочешь штаны и кошку прозевать, и не верь никому. Если меня снова где встретишь, и мне не верь. Этому городу только одного надо – нажиться на тебе. Если окажешься ловчее его, сам на нем наживешься. Но это вряд ли.
Хальданар слушает его рассеянно – шумная мелькающая улица перетягивает внимание. Зато он замечает стайку шустрых, как головастики, мужчин, вынырнувших из городских недр в едином танце. В мгновение они обступают Беленсиана, и осыпают его безмолвным градом тумаков. Хальданар выпускает меня из рук, и погружается в заварушку. Стрелой я мчусь в тень за углом, перекидываюсь в огромного детину с безумной мордой и чудовищными кулачищами, и пытаюсь присоединиться к драке, но не успеваю. Мужчины-головастики разбегаются при моем приближении, пыль оседает. Хальданар озирается в поисках кошки, натыкается на меня глазами, и я слегка улыбаюсь ему. Он утирает рукавом кровь с губ, и тоже улыбается мне. Стражники окружают нас с топорами наперевес, и мы втроем замираем, покорно позволяя себя арестовать.
Камера, в которой нас заперли, тесна и глуха, и в ней всего одна лежанка. От крошечного зарешеченного окошка под потолком почти нет света, толстая сальная свеча оплывает в стенной нише. Я такая огромная, что занимаю собой половину пространства. Хальданар лежит на тюфяке, и весело поглядывает на меня. У него превосходное настроение.
- Нагадал им не то? – со смехом спрашивает он у Беленсиана.
Тот сидит на полу, сгорбившись и обняв колени, имея вид напряженный и унылый. Долго путешествуя по лесам долины, он подзабыл, что Плард кишит его недругами и их друзьями. Стоило ноге ступить за городскую черту, весть о его возвращении понеслась нищими по закоулкам и дырам. Тех людей, что напали на него, он не помнит и не пытается вспомнить. Разозлил ли он кого неудачным колдовством или предсказанием, навел ли порчу на кого-то мнительного, стал ли кому-то соперником в ремесле, взял ли денег в долг и не вернул, чересчур задолжал ли в кабаке, развлекся ли с женой некого ревнивца – не суть. Какая разница, за что и от кого огребать тумаков? Лучше их вообще не огребать, но это в Пларде уже роскошь.
- Надо же, - смущенно ухмыляясь, бормочет он. – За меня тут сроду никто не вступался, а сегодня сразу двое. Что ж, благодарю.
Он косится на меня чуть недоуменно и с легким опасением, подозревая, что я могу затребовать плату за услугу. Я молчу и шутливо фантазирую о вариантах награды, которую могла бы пожелать.
- Кошка потерялась, - искренне печалится он.
- Найдется, - отмахивается Хальданар. – Лучше скажи, что теперь будет? Долго нас тут протомят?
Я усаживаюсь на пол, и он без слов уступает мне лежанку. Та мне не по росту, я укладываюсь на бок и поджимаю ноги. Солома отсырела, и пахнет неприятно.
- Подержат ночь и отпустят, - равнодушно говорит Беленсиан. – Если бы у нас звенело в карманах, почистили бы. Но у нас, к счастью, не звенит.
Он много раз ночевал в камере, нередко попадая в нее при деньгах, поэтому сейчас у него в душе поет весна от мысли, что стражники ничего с него не поимеют. Правда, от скуки могут обругать, отдубасить или облить помоями, но это менее обидно. Он ценит гордость и самоуважение, но деньги ценит сильнее. Он даже сам предложил бы стражникам облить его помоями, если бы те заплатили ему за веселье.
- Можем спать на тюфяке по очереди, - предлагает он осторожно.
- Нет, - отрезает Хальданар. – На тюфяке будет спать большой молчаливый человек.
Беленсиан пожимает плечами и не спорит. Он благодарен большому человеку, и не против комфорта для него. А я не против того, чтобы подвинуться и положить его рядом. В тесноте его сердце прижималось бы ко мне, его кровь грела бы меня через одежду. Спать, прижавшись к живому пульсирующему теплу – это самое приятное, что есть в Мире. У сущностей нет пульса; в Межмирье можно чувствовать друг друга, но нельзя чувствовать тепло. Я уже привыкла спать на дышащей груди, и спать на отсыревшей соломе мне не хочется. Хотя это и лучше, чем на каменном полу.
- Вижу, тебя здесь уважают, - посмеивается Хальданар, толкая соседа локтем. – Встречают почестями, как подобает встречать могущего Чудоносца.
Беленсиан дергает губами в недовольстве, и рвано вздыхает. Он ожидал насмешек, но все же надеялся их избежать.
- Думаешь, почему я работал в лесах? – бормочет он мрачно. – Из любви к деревенщинам, что ли?
Мне надоело слышать слово «деревенщина» от него, мне обидно за жителей долины. Они наивны, их кругозор ограничен, знания скудны и размышления однообразны, но они счастливее горожан, потому что живут в гармонии. А Плард похож на сарай, заваленный вековым хламом и кишащий тараканами, в котором никогда не будет ни покоя, ни порядка, ни чистоты. Я думаю, что накажу его за надменность, а заодно возьму плату за услугу, а заодно исполню свой маленький каприз.
- Эй, - говорю ему, двигаясь к стене. – Иди-ка сюда.
Мой голос – нечто среднее между рыком и хрюканьем. Я похлопываю гигантской ладонью по ложу рядом с собой. Глаза Беленсиана широки от удивления. Он не уверен, что понял меня.