Бутылка почти опустела, а Эшлин, выговорившись, почувствовала себя значительно лучше.
Склонясь над кофе, они потом играли в свою обычную игру – обсуждали других посетителей, угадывали их характеры, придумывали им биографии.
– Вот этот, например, – кивнул Маркус на вошедшего в зал потрепанного жизнью пожилого господина в сандалиях.
Эшлин задумалась.
– Священник-миссионер, приехавший домой в отпуск.
Маркус пришел в восторг.
– Остроумная ты у меня, – нежно и восхищенно сказал он и тут же кивнул на двух молодых людей в дальнем углу ресторана, пьющих горячий шоколад с творожным тортом: – А об этой парочке что скажешь?
Эшлин боролась с собой, стоит ли говорить такое вслух, но в конце концов выпитое вино победило.
– Ладно, может, это и не политкорректно, только, по-моему, они «голубые».
– Почему?
– Ну… по многим причинам. Нормальные мужики не обедают вместе, а только пьют пиво. И садятся не друг напротив друга, а рядом, чтобы не встречаться глазами. И потом, эти заказали торт, а настоящие мужчины считают, что есть сладкое – не по-мужски. У «голубых» комплексов меньше.
Теперь задумчиво сощурился Маркус.
– Но, Эшлин, посмотри – у них кожаные куртки и штаны, и на полу у столика шлемы. Что, если б я сказал – это голландские или немецкие мотоциклисты, которые путешествуют по Ирландии?
– Ну конечно!
Эшлин тут же все стало ясно.
– Они иностранцы. А иностранцы спокойно могут есть торт, и никто не сочтет их «голубыми».
– Не везет ирландским парням, – заметил Маркус.
– Ага, – кивнула Эшлин, чувствуя, как горячо стало под ложечкой в ответ на его теплый взгляд. И они дружно расхохотались.
В субботу, в половине девятого утра Эшлин ввалилась на студию с двумя огромными чемоданами тряпок, полученных накануне вечером в пресс-офисе Фриды Кили. До сих пор Эшлин не доводилось присутствовать на настоящей фотосессии, поэтому ее снедали волнение и любопытство.
Найал (фотограф), его ассистент и гример уже были на месте. Даже Дани, модель, и та приехала. Отчего Лизу перекосило от презрения: настоящие модели всегда опаздывают по меньшей мере на полдня.
– Кто здесь главный? – спросил Найал.
– Я, – ответила Лиза.
Мерседес явно готова была задушить ее. Редактор по модам она, значит, ей и командовать.
Лиза, Найал и гримерша засуетились вокруг Дани. Попутно Лиза объясняла свой замысел. Несмотря на ответные восторги Найала, Эшлин и Трикс скептически переглянулись, когда Дани наконец подготовили к съемке. Ее облачили в одно из безумных и безразмерных творений Фриды, лицо «украсили» потеками грязи, в длинные темные волосы напихали соломы и устроили девушку на белом кожаном диване с хромированными ножками. Подле нее положили недоеденную пиццу, в руки сунули хромированный пульт, якобы Дани смотрела телевизор. Было сказано много слов об «иронии» и «контрасте».
– Ужасно глупый вид, – шепнула Трикс.
– Ага, и до меня как-то не доходит, – шепотом согласилась Эшлин.
Постановка заняла целую вечность – аппаратура, свет, угол расположения Дани на диване, расположение складок на платье…
– Дани, солнце мое, пульт загораживает декольте. Пониже опусти. Еще ниже. Нет, теперь чуть выше…
Наконец все устроилось.
– Скучай, – велел Дани Найал.
– Уже.
Эшлин и Трикс тоже было скучно. Они и представления не имели, какая это утомительная процедура.
Проверив еще несколько раз нечто, называемое «уровнем», Найал признал постановку удовлетворительной. Но только он собрался приступить к съемке, Мерседес выскочила вперед и одернула на Дани юбку.
– Морщит немного, – соврала она. Мерседес так остро переживала свое отстранение от власти и захват Лизой командных высот, что постоянно выдумывала себе какие-то дела, желая показать, что и она еще кое-что значит.
Прошло пятнадцать минут, пока Найал приготовился еще раз, но только Эшлин и Трикс показалось, что он вот-вот нажмет кнопку фотоаппарата и сделает наконец снимок, как он опять вышел из-за своего треножника, чтобы убрать с лица Дани невидимую прядь волос. Эшлин чуть не взвизгнула от разочарования.
– Я медленно теряю волю к жизни, – процедила сквозь стиснутые зубы Трикс.
В конце концов Найал исполнил то, чего от него ждали. Затем сменил линзу в объективе и щелкнул еще несколько раз. Затем сменил пленку на черно-белую. Потом взял другой фотоаппарат. Потом вся творческая группа собрала манатки и отправилась на продолжение фотосессии в супермаркет. Люди с полными тележками провизии вздрагивали, будто ужаленные, при виде изможденно-тощей модели, позировавшей фотографу, склонясь над замороженными курами. Эшлин снедало острое чувство стыда – и тревоги.