При этом, конечно, правила хорошего тона требуют цедить сквозь зубы, что вся коллекция – хлам, модельер – маньяк и женоненавистник, и носить такое нельзя, и подарки от фирмы не то, что были в прошлом году, и лучший номер в отеле вечно достается Лили Хедли-Смит, и какой кошмар тащиться куда-то аж за два километра от центра города на какой-нибудь заброшенный консервный завод, где очередная молодая знаменитость демонстрирует вне конкурса свою сногсшибательную дебютную коллекцию, а не пойти невозможно. Потому-то Лизу, как бейсбольной битой, ударила мысль о том, что в «Колин» о Неделях моды и разговора не заходило. А встреча с Оливером напомнила, что ехать пора.
Да ладно, успокаивала она себя, наверняка все схвачено. Скорее всего, в бюджете предусмотрена служебная командировка для двоих, вот они с Мерседес и поедут. А что, если не предусмотрена? Бюджет по внештатным корреспондентам этих расходов не покрывал даже близко. С такими средствами в отеле «Георг V» и на кофе с круассаном не хватит.
Все больше поддаваясь панике, Лиза постучалась к Джеку и, не дожидаясь приглашения, вошла в кабинет. Шеф, не поднимая головы, корпел над ворохами документов – очевидно, судебных протоколов.
– Недели, – с невольным присвистом выдохнула она. Джек удивленно посмотрел на нее.
– Какие недели?
– Недели моды. Милан, Париж. В сентябре. Я должна поехать!
Сердце у нее колотилось так, что едва не выпрыгивало из груди.
– Присядьте, – мягко предложил Джек, и Лиза тут же поняла, что ничего ей не светит.
– Я всегда ездила, когда работала в «Фамм». Для репутации журнала важно, чтобы мы там показались. Реклама, и вообще, – частила она. – Никто не будет принимать нас всерьез, если мы не…
Джек смотрел на нее, ожидая, пока она замолчит. По его сочувственному взгляду было ясно, что дело дрянь и время тратить нечего, но надежда умирает последней.
Лиза глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
– Так я еду?
– Извините, – прогудел Джек. – У нас нет средств. Во всяком случае, в этом году. Может, когда журнал получше раскрутится, когда рекламы станет больше…
– Но как же я-то?..
Джек покачал головой:
– Денег нет.
И в его тоне, и в глазах было столько искреннего сострадания, что смысл сказанного не сразу дошел до Лизы. Вот она, жестокая правда! Все будут там, абсолютно все, весь свет. И все заметят, что ее нет, и она станет посмешищем. А потом в голову пришла другая мысль, еще ужаснее первой. Может, никто вообще и не заметит ее отсутствия?!
Джек профессионально лил масло в бурные воды, обещал закупить где угодно фотографии с показов, и «Колин» все равно сделает невероятный репортаж, и читатели в жизни не узнают, что главного редактора там не было…
Только тут Лиза поняла, что плачет. Не злыми, капризными слезами, а чистыми и светлыми, которые ничем не унять. С каждым всхлипом из нее выплескивалось неизбывное горе.
«Подумаешь, какие-то дурацкие показы», – говорил рассудок.
Но она все плакала и плакала, и неизвестно откуда всплыло воспоминание, ни с чем совершенно не связанное. Как она лет в пятнадцать, покуривая, шатается еще с двумя девчонками по центру города и жалуется, какое дерьмо эта жизнь.
– Одни старые пердуны, – устало кривится Кэрол, с отвращением разглядывая прохожих.
– И уроды в дерьмовых тряпках, – зло поддакивает Лиза.
– Глянь-ка, вон твоя мать, верно?
По-кошачьи блеснув глазами в опушке ярко-синих ресниц, Андреа кивает гладко причесанной головкой на идущую через дорогу женщину.
Лизе неприятно и стыдно. Действительно, это ее мать, нелепая и кургузая в своем «выходном» пальто.