Он послушно положил руку ей на талию. Эшлин на мгновение задержала свою над его плечом и после некоторой заминки опустила. Сквозь рубашку она ощущала тепло его тела.
– А эту куда? – помахал он свободной рукой.
– Этой берешь мою.
– Хорошо.
Он настолько непринужденно и спокойно сжал ее руку в своей большой, сухой ладони, что и Эшлин смогла расслабиться. Она просто учит его танцевать, и прикасаться при этом друг к другу совершенно естественно.
– Когда я делаю шаг назад, ты делаешь шаг вперед, понял?
– Покажи.
– Смотри.
Она отвела ногу назад, и его нога тотчас двинулась вперед.
– Теперь наоборот, – продолжала Эшлин. – Ты назад, а я к тебе. И еще раз.
Они повторили несколько раз, с каждым разом все красивее, ускоряя темп, пока на полушаге Джек не остановился, а Эшлин, продолжая двигаться, столкнулась с ним – и тесно прижалась бедром к его бедру. Она замерла, но он не отстранялся. Оба стояли неподвижно, застыв в танце. Подбородок Джека приходился как раз на уровне глаз Эшлин, и она рассеянно подумала: «Ему надо побриться». Это очень помогает – в такие минуты думать о чем-нибудь обычном. Потому что в закоулках сознания бродят совсем иные мысли.
– Эшлин, посмотри на меня, пожалуйста! – услышала она голос Джека прямо у себя над ухом.
«Не могу!»
А потом вдруг смогла. Она запрокинула лицо к нему, встретила взгляд его черных, бездонных глаз, и губы их сошлись в крепком поцелуе, которого они оба ждали так долго. Эшлин захлестнуло чувство освобождения, что-то раскрылось внутри; обычно это происходило постепенно, а в этот раз пришло внезапно, обрушилось на нее, нетерпеливое, мощное.
Джек держал ее лицо в ладонях, и они целовались, пока не стало больно губам, но и тогда все не могли оторваться друг от друга.
– Прости, – шепнул Джек.
– Все хорошо, – ответила Эшлин тоже шепотом. Постепенно поцелуи сделались легче, спокойнее и нежнее, и его губы теперь прикасались к ней с мимолетной легкостью. Музыка все еще играла, и они медленно кружились ей в такт.
Эшлин запустила руки Джеку под рубашку, с наслаждением провела ладонями вверх по гладкой спине. Тела прижимались друг к другу все теснее, его ладони поддерживали ее сзади, привлекая еще ближе, и Эшлин чувствовала, что плывет, что тает от блаженства. Сколько времени так прошло, она не знала. Может, десять минут, а может, два часа, но вдруг рубашка Джека оказалась у Эшлин в руках.
– Хитрая какая, – пробормотал Джек. – Беру с тебя рубашку и ставлю на твои ботинки.
– Ладно, – согласилась она, еле сдерживая сердцебиение. – А что это значит? Мне разуться?
– И рубашку снять. Вижу, в покер ты не играешь, придется объяснить тебе правила. Так, рубашку долой. – Он уже помогал ей выпростать руки из рукавов. – Теперь говори: ставлю на твои джинсы.
– Ставлю на твои джинсы. – Она вздрогнула, когда Джек начал медленно расстегивать пуговицы на джинсах. Она выждала еще полминуты, трясущимися руками расстегнула «молнию» на своих брюках и, путаясь, стащила их.
– Носки! – объявил он, но шутливый тон никак не соответствовал пристальному, настойчивому взгляду. У Эшлин сдавило горло, все тело ныло от желания, а между тем они уже стояли лицом друг к другу, Джек в белых коротких трусах, она – в новом боди с утяжкой на талии.
– Правила понятны? – спросил Джек каким-то чужим, незнакомым ей голосом.
Эшлин медленно кивнула, оглядывая его стройные, длинные ноги, скульптурные бицепсы, черную поросль на груди, узкой полоской спускавшуюся на плоский живот.
– Думаю, да.
– Теперь ты.
Удивившись себе самой, Эшлин рассмеялась. С талией, без талии – она была более, чем когда-либо, уверена в себе.
Протянув руку, она дотронулась до резинки трусов – и была вознаграждена тем, как вздрогнул Джек. Тогда она запустила палец за резинку и чуть оттянула. Говорить нужды не было. И так ясно, чего ей хотелось.
Джек шагнул к ней, стянул с себя трусы, прикрываясь рукой. Эшлин зачарованно смотрела: это было невероятно эротично.
Они пошли наверх, в спальню. Там, на свежезастеленной постели, Джек одним медленным движением раздел Эшлин. Делал он это настолько неторопливо, расстегивая по одному крючку, ленивыми движениями раздевая ее, что она чуть не вскрикнула от нетерпения. Наконец ни одной преграды не осталось.
– Ты точно хочешь этого? – спросил Джек.
– А ты как думаешь? – улыбнулась она.
– Может, это все по инерции.
– Нет никакой инерции, – мягко возразила Эшлин. – Разве ты не видишь сам?
Он вдруг замер:
– А ты не на спор это делаешь?
Эшлин от души расхохоталась:
– Вот, значит, как! Ну конечно же! Трикс на нас с тобой поставила по-крупному.
Они прильнули друг к другу, и каждое прикосновение, каждое движение было нежно и вкрадчиво. А потом все чаще и чаще стало дыхание, и страсть все набирала силу, и они перестали быть нежными, а стали безудержны, нетерпеливы и грубы. Эшлин впилась ногтями в ягодицы Джека, он укусил ее за грудь. И они покатились в обнимку по кровати, и он вошел в нее одним резким, мощным толчком, вскинул ее на себя, и она обхватила его руками и ногами.
Потом они лежали обнявшись, обессиленные и счастливые. Но вдруг Эшлин стало страшно. Что, если теперь, переспав с нею, Джек ее бросит?
– Эшлин, – негромко произнес Джек, – ты – самое лучшее, что со мною случалось в жизни.
И все ее сомнения развеялись.
– Вот только меня мучает вопрос, – продолжал он, помолчав, – будешь ли ты уважать меня утром?
– Не волнуйся, – сонно отозвалась Эшлин. – Я тебя и раньше не уважала.
Он шлепнул ее легонько.
– Разумеется, я буду уважать тебя утром, – поспешила успокоить его Эшлин. – Может, днем проигнорирую, но утром могу гарантировать тебе мое безраздельное уважение.
65
В первый понедельник апреля, за неделю до возвращения в Лондон, Лизе по почте пришло извещение об окончательном решении суда. Развод состоялся. Еще не вскрыв конверт, она уже знала, что там; как ни глупо это звучит, почувствовала исходящие от бумаги недобрые флюиды.
Первым побуждением было спрятаться от известия, засунуть конверт под стопку книг и сделать вид, будто так ничего и не получала. Потом, вздохнув, Лиза быстро открыла письмо. Сколько уже раз ей приходилось делать неприятные вещи. Если прятать голову в песок, ничего хорошего не выйдет. Но действовать надо быстро и решительно, одним рывком, как срываешь с болячки пластырь.
Голова у нее была поразительно ясная. Лиза заметила, как дрогнули пальцы, потянув из конверта бумаги, как пляшут перед глазами строчки. Потом слова встали на свои места, и Лиза начала вчитываться в текст. Вот и все… Никаких недомолвок, жизни то ли в браке, то ли врозь, – все решено и подписано. Конец.
С той же предельной ясностью Лиза отметила, что почему-то не испытывает никакого облегчения. Наоборот, тело налилось тяжестью, будто поднялась температура – и ни радости, ни облегчения она не испытывала.
«А может, послеразводная тоска вообще не проходит? Значит, надо научиться жить с нею…»
Вот Фифи, получив документы о подтверждении развода, устроила грандиозный праздник. Почему же ей, Лизе, не хочется последовать ее примеру? Все дело в том, признала Лиза, что у нее нет ненависти к Оливеру. Вот размазня, даже разозлиться как следует не может!
Она сложила бумагу пополам и заставила себя думать о хорошем. Все пройдет, она привыкнет. Когда-нибудь. Лондон – большой город. Она встретит другого человека. Хотя все эти «другие» такие никчемные! В сравнении – да. Но если перестать мерить всех по Оливеру, то, быть может, будет легче.
А оказавшись в Лондоне, надо стараться не видеть его. Конечно, по работе их пути время от времени будут пересекаться, и тогда они будут вежливо улыбаться друг другу. До тех пор, пока не смогут спокойно встречаться, работать вместе и не думать о том, что могло бы получиться, живи они вместе. Пройдет время, и однажды, когда-нибудь, это не будет иметь ни малейшего значения.