— Не огорчайся, братец, — сказала Настенька. — Ты только не падай духом, мы что-нибудь првдумаем.
— Хорошо, я постараюсь не огорчаться. Меня больше беспокоит Валентина Ивановна, как она?
— Она собралась, домой. Сегодня уходят.
— Скажи, Настенька, только честно, что ты сама думаешь обо всем этом? Не обвиняешь меня?
— Ну что ты! — воскликнула она почти весело. — Наоборот, я верю, ты не виноват. Тут какое-то недоразумение. Да, недоразумение, и мы сейчас постараемся его разрешить.
— Сейчас? Каким образом? — я попытался подняться.
— Лежи уж! — ее сильная рука опрокинула меня на постель. — Твое дело теперь — лежать. И ни о чём не думать. Если хочешь, воспользуйся случаем и медитируй. Постарайся добиться полной тишины ума. А я со своим Лучом слегка пройдусь по тебе, проведу расследование. Договорились?
Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я вытянул руки вдоль тела, расслабился. Растворил мысли, а после образы, появляющиеся передо мной, как на ленте кинематографа. Лежал себе как в вакууме, ни рук, ни ног, одно тихое, ясное сознание. Я старался изо всех сил помочь Настеньке и ее Лучу.
2 сентября (продолжение). Сколько продолжался сеанс, как Настенька работала, этого я не ведаю.
— Ну вот и все, братец! — раздался наконец ее голос. — Уф, позволь я немного передохну.
— Устала?
— Не то слово. Огромное напряжение, вот что. Я боялась ошибиться, — произнесла она. загадочно.
— Хочешь чаю? — спросил я. Глупо спросил, потому что чайник еще предстояло вскипятить, предстояло побеспокоиться о завтраке.
— Не только чаю! — воскликнула она весело. — Знаешь, братец, я проголодалась, как никогда в жизни!
Я быстренько приготовил костер, повесил на перекладину чайник. Вдвоем состряпали нехитрый завтрак. Судя по всему, Настенька действительно проголодалась не на шутку.
Из-за горы только-только показалось солнце. Все блестело вокрут от обильной росы: каждая травинка на земле, каждая зеленая хвоинка в голубом небе… Я не понял, когда произошел поворот, просто не заметил его. Куда подевалась усталость, слабость, эта противная тревога, предчувствие беды, болезни. Вставало солнце, каждая былинка, каждое малое существо на земле радовалось ему, и я в этом вселенском единстве не представлял исключения.
— Ну а теперь рассказывай! — попросил я. — Что ты, по правде говоря, со мной сделала? Я словно родился заново, готов обнять весь мир.
— И меня? — спросила она.
— Тебя в первую очередь!
— Тогда слушай, — она подсела ближе, подбросила веточку в костер. — Слушай меня, братец, внимательно. Я сейчас выпустила на свободу твою Сущность. Она, бедненькая, находилась в плену. А точнее, была завязана, блокирована.
— Кем блокирована?
— Темными, кем же! Наверное, твоими сроновцами.
— Почему моими?
— Не придирайся к словам. Ты, братец, где-то допустил ошибку, и они тут как тут, воспользовались случаем.
— И заточили мою Сущность?
— Именно. Блокировали твою Сущность и пользовались тонким телом как хотели!
— Ну ладно, со мной более-менее ясно. Почему они выбрали Валентину Ивановну?
— Потому что у нее слабая защита — это раз. Потому что решили нас всех перессорить — два. Навести панику и разогнать всех отсюда — три. Вот и все их превеликие хитрости.
— Логично, Настенька. Но как тебе удалось освободить мою Сущность?
— С величайшим трудом, — сказала она. — Но ты, правда, будто родился заново?
— Правда. Как гора с плеч!
— Тогда слушай. У тебя была черная аура, да, представь, черная — это первое, что обнаружил мой Луч. Потом я начала искать… Видишь ли, Славик я уже знала каким-то образом, что с тобой стряслось, в чем беда. Главное, нужно было отыскать ее, капсулу.
— Какую еще капсулу?
— Куда упрятали твою Сущность. Она, бедная, подавала сигналы, но слабенькие, еле-еле нашла. И знаешь где? У тебя в голове, возле темечка. Да, такая светлая куколка в темном окружении… Ну разогнала, высветлила темноту, а что дальше? Подумала: дотронусь руками — раздавлю, как бы не случиться беде. Решила сдувать. Луч высвечивает, а я осторожно сдуваю. Гляжу — пошла, все светлее, светлее, прямо сияние изнутри, и наконец “куколка” разлилась по всей ауре, высветлив и ее. Понимаешь, черная была аура, а тут на глазах стала светлой, такой солнечной, золотистой… вот я и подумала: все, достаточно, дело сделано. Она поднялась. — Ну я, пожалуй, пойду.