— Нет, дедушка, — тихо сказал я. — папа мне говорил, что от тифа она умерла в Бухаре. Краснопольцы, что вернулись оттуда после войны, рассказали.
— Да, дела, как сажа, — вздохнул дедушка. — И ее, значит, война не пощадила.
Утер дедушка слезу рукавом, и, внимательно посмотрев на меня, вдруг спросил:
— А не сон ли все это?
— Не знаю, — сказал я. — Как будто бы сон и как будто бы нет.
— Проснусь поутру — и знать не буду, во сне ты мне, внучек, привиделся или наяву тебя видел, — дедушка поправил шапку, осмотрелся по сторонам и увидел на моем столе статуэтку — бронзовую фигурку Статуи Свободы.
— Вос из дос? Что это? — спросил дедушка по-еврейски.
— Это Статуя Свободы, — сказал я. — Символ Нью-Йорка!
— Сво-бо-да! — произнес по слогам дедушка и осторожно взял в руки статуэтку.
Он долго рассматривал ее, потом сказал:
— Зуналэ, а ты можешь мне ее подарить? Когда я проснусь и увижу в своих руках эту статуэтку, то буду знать, что встретился с тобою не во сне, а наяву! Видишь, внучек, моя голова что-то еще соображает.
— Бери ее, дедушка, — сказал я.
— Спасибо, зуналэ, — сказал дедушка и прижал к себе бронзовую Свободу. — Как писали в газетах, со Свободой умирать легче!
— Не умирай, дедушка, — попросил я.
— Внучек, — дедушка вздохнул, — если евреи не будут умирать, то Палестины на всех не хватит. Так говорил наш ребе.
— Не умирай! — закричал я и… проснулся.
Пегги трясла меня за плечо, стараясь разбудить.
— Извините, доктор, но вы так страшно кричали, что я услыхала ваш крик в коридоре и прибежала. Что с вами?
— Сон удивительный! — сказал я. — Я видел своего дедушку, который погиб во время войны. Я разговаривал с ним, как будто наяву. И подарил ему статуэтку Статуи Свободы, что стоит на моем столе.
Я машинально бросил взгляд на стол и вскочил с кресла: статуэтки на столе не было!
Я повернулся к Пегги:
— Где она?
— Успокойтесь, — сказала Пегги. — Вы сегодня после операции были как сомнамбула. Наверное, куда-то положили статуэтку и сейчас не можете вспомнить куда. Со мной такое тоже бывает.
— А со мною нет, — раздраженно сказал я и, заметив в глазах Пегги смятение, спокойно добавил: — А может, вы и правы! Найдется пропажа! — и, чтобы полностью успокоить Пегги, сказал: — А как наша пациентка?
— Все нормально. Она уже пришла в себя. Приехала ее мать. Она прямо с аэропорта. Сидит в приемной. Макс разговаривает с ней. Но она хочет видеть вас. Вы будете с ней говорить?
— Да-да, — сказал я и пошел вниз, в приемную. Уже было девять утра и людей, ожидающих врачей, было довольно много. Мать Оли я узнал сразу. Она была очень похожа на дочку. Широколицая, с круглыми глазами, чем-то похожая на плюшевого медвежонка…
И первый ее вопрос был:
— Как Оля? — как будто до этого она не разговаривала с Максом.
— Все хорошо, — сказал я и добавил, вспомнив приговорку бабушки Акулины: — Пакуль жаницца, усе загаицца!
Женщина удивленно посмотрела на меня:
— Вы белорус?
— Я еврей. Но могу говорить по-русски и по-белорусски. Правда, писать могу только по-английски.
— А я английский учила в школе, но ни писать, ни читать, ни говорить не могу. Слава Богу, что меня встретили в аэропорту и привезли сюда. Большое спасибо! — женщина наклонилась над сумкой, стоящей у ее ног и, вытащив из нее маленькую бронзовую статуэтку Статуи Свободы, протянула ее мне: — Это вам передал дедушка Оли! Это наш семейный талисман.
Почему-то по телу моему пробежала дрожь. Но я не выдал своего волнения.
— Подарок от деда Кузи, — выдавил я из себя улыбку. — Оля много мне рассказывала о нем.
— Она у него любимица. Кузьма Егорович души в ней не чает! Если бы не годы, а ему уже за девяносто, полетел бы со мной! Эта статуэтка у него, как талисман! Она приносит удачу! И я вам скажу, это так и есть. Когда посылали письмо к вам, Кузьма Егорович на нем всю ночь эту статуэтку держал. И как видите, помогло. А теперь он ее вам передал! Чтобы вам она помогла вылечить Олю!
Я дрожащей рукой взял статуэтку и машинально провел по донышку пальцем — и ощутил три насечки, которые я когда-то сделал: папа, мама и я!
Она что-то еще говорила. И что-то говорил я. А потом я вернулся в свой кабинет и поставил статуэтку на место. И долго смотрел на нее.
Я даже не услышал, как вошла Пегги. Заметив статуэтку, она воскликнула:
— Ну, вот! Я же говорила, что найдется пропажа! Чудес на свете не бывает! И где она была?
— Далеко, — ответил я и не уточнил где.
ШЛОЙМА
— Егорыч! — крикнул Тихон. — Посмотри, кто остался в сарае. Немцы сказали все закончить к шести. Шевелись!