Командование над войском Суворов сдал генералу Розенбергу; при себе оставил он небольшую свиту.
Смотря на веселого, живого старца-полководца, кто бы мог подумать, что дни его сочтены.
В Моравии, в городе Нейштеттине, Суворов пожелал поклониться праху Лаудона. Долго он стоял перед гробницей великого человека; потом прочитал длинную латинскую эпитафию, где перечислены были все дела и чины Лаудона.
— К чему такая длинная надпись? — проговорил он. — Когда меня не станет, то на моей гробнице напишите только три слова: «Здесь лежит Суворов».
В Кракове Суворов захворал «фликтеной»: сыпь и водяные пузыри покрыли все его тело. Он поспешил в свое поместье Кобрино и там слег в постель.
Болезнь Суворова встревожила императора, и он немедленно прислал к больному генералиссимусу своего лейб-медика Вейкерта.
Ежедневно из Кобрина в Петербург скакали курьеры с известием о ходе болезни Суворова.
Искусство лейб-медика и хороший уход благотворно подействовали на Суворова, и он стал выздоравливать.
Наконец настал день, когда лейб-медик разрешил ему ехать в Петербург, только не более 25-ти верст в день.
Суворов простился со своими дворовыми, поблагодарил их за верную службу и всех щедро наградил.
Теперь ехал он не так, как прежде, — на простой телеге, — а в удобном дормезе, на перине; его сопровождали несколько врачей.
В пути великий старец получил от императора Павла рескрипт, в котором государь изъявлял величайшую радость, что «вскоре обнимет героя всех веков, Суворова».
XX
— Ну как, дружище, себя чувствуешь? — проговорил полковник Жданов, крепко пожимая руку князя Бориса Пронского.
— Мне лучше — боль в плече совсем прошла, только вот рука…
— Что, не владеешь?
— Да… Калека я теперь, — с грустной улыбкой сказал молодой князь.
Рана на правом плече у него почти зажила, но губительная чахотка, несмотря на все усилия докторов, не проходила, сильная боль в груди с мучительным кашлем не давали ему покоя. Доктора, лечившие князя, старались скрыть от него чахотку, — и боль в груди и кашель объясняли ему другою болезнью; князь Борис верил им и надеялся на свое выздоровление.
— Ах, Дмитрий, как мне хочется поскорей уехать из Питера.
— Зачем спешить… подожди! Скоро Суворов, приедет в Питер.
— Ведь князь Александр Васильевич тоже хворает, едва ли он скоро приедет.
— Он уже едет.
— Как?.. Неужели? — обрадовался князь Борис.
— Да, да… получено известие, что князь Суворов выехал из своего имения и едет в Питер.
В этот момент дверь в горницу вдруг быстро отворилась, и в дверях появилась дочь священника, красавица Анна, в сопровождении Митяя. Крик радости и удивления вырвался из груди Бориса Пронского, когда он увидел свою возлюбленную.
XXI
Увы, у гениального Суворова было не мало недругов и завистников при дворе, среди приближенных к государю. Пользуясь болезнью генералиссимуса и медленным его путешествием в Петербург, они сумели оклеветать и очернить его в глазах монарха, рассказывая о своеволии и непослушании полководца.
Известие, что император Павел Петрович разгневан, было роковым ударом для больного Суворова. Выехав из Вильны, старец услыхал, что не почести, но гнев и негодование государя ожидают его в Петербурге, что торжественная встреча отменена, а войску не приказано отдавать почестей.
Все это так поразило Суворова, что болезнь его усилилась, и он не смог ехать дальше.
Однако через несколько дней болезнь на время оставила Суворова, он ожил и снова начал свое путешествие.
На Страстной недели прибыл он в Ригу и первые дни Святой Пасхи провел там. Дальнейший путь Суворова от Риги до Петербурга походил на похоронное шествие: он лежал в карете и все время стонал, лошади шли шагом, потому что быстрая езда причиняла старцу мучительную боль. Народ толпами выходил к нему навстречу, но приветствовать его радостными криками боялись. Встречали и провожали безмолвно; плакали и молились за умирающего полководца.
Апреля 20-го, вечером, тихо ехала по петербургским улицам карета с больным генералиссимусом. Суета столичная встречала и обгоняла ее. Никто не знал, что в ней Суворов.
Остановился он в доме своего племянника, графа Хвостова, в Малой Коломне, против Никольского рынка.
На его выздоровление уже не было никакой надежды: он постепенно терял память, забывая даже свои многочисленные победы. Но бывали минуты, когда Суворов оживал, тогда он просил перенести его с постели в кресло, начинал говорить о своих походах в Турцию, в Италию.