Сейчас Суворов ждал генералов на военный совет. Он созывал их не потому, что колебался сам или не знал, что предпринять. У Суворова не было никаких сомнений: Измаил должен быть взят и будет взят во что бы то ни стало, – от этого зависела безопасность южных границ России. Суворову хотелось эту свою уверенность в победе вселить в генералов: ведь еще так недавно, до его приезда, они вынесли решение отступать от Измаила.
Впрочем, в войсках с приездом к Измаилу генерала Суворова настроение сразу же изменилось. Суворов каждый день объезжал полки и подолгу говорил с солдатами и младшими офицерами. Он не скрывал того, что Измаил превосходно защищен, что взять его будет чрезвычайно трудно.
– Стены – высокие, рвы – глубокие, но мы, русские, должны Измаил взять! – говорил Суворов.
– С тобою, батюшка, возьмем! – уверенно отвечали солдаты и офицеры.
Суворов несколько раз прошел из угла в угол, потом остановился, глядя на единственную в мазанке короткую лавку. Прикинул в уме:
«Потемкин, Самойлов, Кутузов, Мекноб, де Рибас – пять. Львов, Вестфален, Арсеньев… Человек двенадцать будет. Тут одним генерал-поручикам только поместиться. А где же я генерал-майоров посажу?»
Суворов вышел из мазанки.
– Прошка! – сказал он денщику, который сидел на завалинке. – Надо найти доску – будет много народу, а сесть не на чем.
Прошка засопел от неудовольствия, – приходилось куда-то идти, что-то делать.
– Тоже скажете: доску найти! – поднялся он. – Что это – в Москве аль в Рождествене?
– Не умничай, сам знаю, где мы. А нужно достать! – вспылил Суворов.
– Батюшка барин, мы скамелечку найдем, – подскочил расторопный Ванюшка. – У того, как его, у майора есть, – знаешь, Прохор Иваныч?
– Ну вот и ступайте, – повернулся Суворов.
Больше он не слушал Прошки, который по-всегдашнему не соглашался с вестовым. Суворов в раздумье ходил возле мазанки.
Диспозиция была уже написана вчера. Кажется, в ней ничего не упущено, каждая часть, каждый офицер, каждый солдат имели свое точное место и назначение. Рабочие для подноски лестниц и фашин – тоже. Что делать флоту на Дунае – известно. И все-таки хотелось еще раз продумать: не забыто ли что-нибудь?
День стоял холодный, но Суворову даже в его легком канифасном кафтане было жарко. Он расстегнул кафтан, а маленькую каску бросил на кучу тростника, лежавшего под стеной.
В это время к мазанке подъехал адъютант, которого Суворов послал известить генералов о совете.
– Все исполнено, ваше сиятельство! – подошел к Суворову адъютант.
– Бери бумагу, пиши! – приказал генерал-аншеф.
Адъютант быстро достал бумагу и карандаш.
– Садись, – глазами показал Суворов на завалинку. – Много писать!
Адъютант сел. Суворов, стоя над ним, диктовал. Он хотел в прибавлении к диспозиции сказать точнее о резерве, о том, где и как поставить обоз.
Прошка и вестовой притащили скамейку и кусок доски. Из мазанки слышалось неумолкаемое брюзжанье Прошки. Денщик был сильно зол на Ванюшку за то, что тот выскочил вперед с предложением. Прошка ведь тоже знал, где можно достать скамейку. Прошка давеча перечил барину так, по привычке, а в душе не хуже Ванюшки был готов исполнить поручение Александра Васильевича. И теперь злился на казака.
– Не туда, не этим концом! Орясина! – шипел он.
Суворов ничего не слышал, – он был поглощен своим делом. Даже когда к мазанке стали подъезжать один за другим генералы, он продолжал диктовать. Суворов лишь на секунду оборачивался к приезжавшим.
– Александр Николаевич, пожалуйте в избу, я – сейчас, – сухо сказал он бездарному генералу Самойлову, племяннику светлейшего, который до приезда Суворова был за то, что осаду Измаила нужно снять.
– Осип Михайлович, посиди, голубчик! – приветливо встретил он ловкого, хитрого де Рибаса.
– А, Миша! – по-дружески кивнул он своему любимцу, генералу Кутузову, который когда-то, тридцать лет назад, служил у него в Суздальском полку ротным командиром.
У мазанки уже стоял целый табун лошадей. Генеральские ординарцы и вестовые шептались в стороне.
Последним приехал Павел Потемкин.
– Перепиши, я погляжу, не пропустил ли чего, – бросил Суворов адъютанту и пошел в мазанку.
В тесной хатенке было полно. Генералы с трудом разместились на двух скамейках. Сидели плечом к плечу. На обломок доски, концы которой Прошка положил на обе скамейки, смело уселся де Рибас. Казачьему бригадиру Матвею Платову не хватило места. У самого порога стояло пустое ведро. Платов опрокинул его вверх дном и кое-как уселся на ведре.