Только сейчас она поняла, что жить нужно только в горах. Непонятно, конечно, как жить – далеко от городов, от уюта электричества, цивилизации и маленьких магазинов – но эта жизнь казалась более настоящей, чем сами города и магазины. Хотелось и смеяться и плакать от осознания фальшивости прошлого, от нереальности этих минут, от того, что они закончатся и потому еще, что оставаться в них все равно было бы невозможно. Потому она и молчала.
Границу пересекли около восьми. Машина остановилась на несколько минут, к ним подошел человек, что-то спросил и сразу отошел.
- Что это? – спросила она.
- Мы проехали в Чили.
- Это Чили? Граница? А разве мы не должны были…?
- Нет, не должны.
- Все равно, я, наверно, должна показывать документы…
Только тогда она заметила пропажу сумочки.
В Сантьяго прибыли уже после девяти.
- Раз уж у меня ничего нет, остановите тут и дайте мне денег, - сказала она напротив небольшого магазинчика. И снова он не был вполне уверен, дуется она, смеется или говорит серьезно.
Зашли в магазин, она купила себе два платка, одним обвязала бедра, а второй накинула на голову. Некоторым женщинам не идет платок – ее он просто уродовал.
- Вы зайдете со мной? – спросила она.
- Нет, это не моя церковь. Я подожду Вас здесь.
- Хорошо.
И она ушла.
За этим они и проделали такой долгий путь. Территориально это была ближайшая к Мендосе русская церковь. Но будь это даже не так, он все равно не повез бы ее в Буэнос Айрес, где так сильно влияние Марго или даже – в далекий Посадос, где ничего невозможно предугадать.
Это не его церковь и не его жизнь, но ему было приятно проделать такой долгий путь рядом с человеком, с которым можно так уверенно молчать. И ему была приятна ее просьба, она сама, и даже весь этот беспокойный мир, в котором можно что-то для кого-то сделать и не быть понятым ложно.
До чего же светлое утро!
Ее не было очень долго, Эйрик устал ждать. Потом ему пришло в голову, что ее могли выкрасть прямо из церкви, вывести через другой вход, здесь, в нескольких метрах от машины.
Он вбежал следом. После яркого утреннего света полумрак ударил по глазам. Необычный щекочущий запах наполнил ноздри, пели люди. Музыка казалась одновременно грустной, величавой и зовущей. Высокий купол, украшенный росписью, стены, позолота, мерцание свеч, музыка, мрамор пола, звон, шорох, перешептывание – все нахлынуло волной, в памяти вдруг выстрелил образ: вот он с матерью идет в храм на мессу, ему десять лет и мама еще молода и … жива.
Но где же Эллен? Людей не очень много, хотя и больше, чем в знакомых ему храмах. Кто-то стоит, кто-то сидит на стоящих рядами скамеечках. Стоят группками, большей частью женщины. Он переходит от группы к группе, всматриваясь в лица – во многих, нет, в большинстве была сосредоточенность и спокойствие. То спокойствие и та умиротворенность, которые поразили его в Эллен там, в кабинете Марго. Та легкость, которую он знал и любил в Рамоне.
Лучи света упали из верхних окон на плиты пола, высветили пылинки в воздухе, убранство икон у стены и лица женщин, среди которых была Эллен. Вот люди запели – быстро, многоголосо, в тон. А он стоял и смотрел на нее до конца службы.
Служба закончилась. Эллен обернулась и подошла к нему.
- Подождите меня, пожалуйста, где-нибудь тут, - сказал он, - только не выходите на улицу. Я долго ждал Вас, теперь Вам придется ждать меня.
Ему нужно поговорить со священником.
- Спасибо, что привезли меня сюда, - сказала она потом, когда они вышли на воздух и стояли у машины, еще на полпути между прошлым, которое уже ушло, и будущим, которое еще не началось.
- Нет, Вам – что Вы привезли меня сюда.
Ведь это правда. Не важно, кто кого привез. Иногда люди, которых мы провожаем, оказываются лишь формальным поводом куда-то прийти.
- Эллен.
- Да?
- Вы верите мне?
- Н-не знаю…
- Мне нужно, чтоб Вы сделали для меня кое-что. Мне нужно, чтоб Вы поехали со мной, в мой дом и оставались там примерно сутки. Только сутки. Никуда не выходя и выполняя все, что я скажу.
- Почему?
- Не спрашивайте, просто сделайте это.
- Хорошо.
А, в общем, был ли у нее выбор? Еще раз бродить по чужому городу, теперь уже в Чили, без документов и телефона, и Серджо на подстраховке. И потом, сейчас и здесь - кто был ей ближе?
От церкви сразу поехали в аэропорт. Там уже ждал маленький самолетик – Фред, оказывается, не просто полковник, он еще и пилот.
Очень хотелось есть, но как-то речь об этом не зашла. Несколько часов перелета, дорога от второго аэропорта к дому – большой светлой громаде из камня. Он только ввел ее в дом, спихнул на руки вездесущему Серджо, приказал слушаться и сидеть в доме, и повернулся уходить.
- Эй! – крикнула она в спину. – А предложение еще в силе?
- Мы поговорим об этом, когда я вернусь.
Надвигался вечер, и он шел к Марго.
Двадцать первое декабря, канун праздника Йоль.
10
Так много шума из-за женщины
В эту ночь Марго прогонит всех чужих и останется одна, возможно, с двумя-тремя особенно надежными людьми.
В ее доме темно, свет горит только в нескольких комнатах. Стоило ли убивать себя капля за каплей, чтоб, в итоге, заслужить право сидеть в одиночестве в дорогом и темном доме, двадцать первого декабря, когда ночь длиннее всего?
Правда, в Аргентине все наоборот.
Он прошел сквозь длинную череду комнат, пока не нашел ее. Как всегда, занятая бесконечными бумагами и мечтами, она, как будто, почти не заметила его присутствие.
- Сколько же я знаю тебя, Марго? Думаю, я первый раз увидел тебя на Мальте, в доме деда. Я сразу же решил тогда, что вырасту и женюсь на тебе. Мне было восемь.
- Зачем теперь говорить об этом?
- Ты очень красивая, Марго. И очень умная. И гордая. Поэтому ты никогда не принимала меня всерьез. А мне нужно, чтоб ты отнеслась к моим словам серьезно.
Он достал из кармана револьвер и выстрелил, пуля разбила вазу за ее спиной, по пути пронизав кудри на расстоянии сантиметра от головы.
- Пабло! – Взвизгнула женщина.
- Пабло не придет. – Он убрал револьвер обратно в карман. – Теперь, когда я имею твое внимание, слушай меня очень хорошо.
Лионский отдел уничтожен. Ты получишь сообщение об этом через, - он взглянул на часы, - примерно два часа. Сегодня Йоль, они все будут там, когда случится неприятность. Так что тебе будет некуда пойти.
Ты еще не знаешь, но я дам распоряжение – и ты получишь к утру полную информацию о том, как обстоят дела в других отделах.
И к поверенным деда ты тоже не можешь обратиться. Вот письмо. – Он швырнул запечатанный конверт на стол. – Прочтешь, когда я уйду. Он написал его для тебя еще десять лет назад, перед смертью. Ты узнаешь, что он передал все твои дела мне, и все эти годы тебе плачу я. Я купил тебя.
Ты тунеядка, Марго. Ты никогда ничего в своей жизни не сделала сама. Если тебя оставить без специально нанятого человека, ты умрешь от голода, потому что не умеешь готовить. Ты очень красива, Марго. Но твоя красота – это наряды, салоны, хорошая еда, удобная жизнь в дорогих домах, молодые мужчины, курорты и остальная бессмысленная мишура. За все это плачу я.
Я отдаю тебе Аргентину. Это большая страна, ты придумаешь, чем тут заняться. Но, если ты выйдешь за ее пределы – ты умрешь. Я не стану убивать тебя сам, я просто сообщу Ривейрам, что ты больше не под моей защитой. И ты знаешь, что они сделают. И не думай, что добьешься своего при помощи уловок: если твои дела выйдут за пределы Аргентины, ты умрешь. Никакой политики, черного рынка, экономических сделок, ничего.