Яромира к её облегчению в доме не было – скорее всего продолжал кутить с гостями, найдя утешение в выпивке и объятиях очередной по счёту служанки. Из посторонних – только местная знахарка. Она вливала свою небольшую целительную силу в лечение дядькиной раны, Эль видела её свечение гораздо ярче остальных.
Больше не раздумывая, она открыла дверь и шагнула внутрь.
Первым её заметил дядька – как бы он себя ни чувствовал, а скрип тайной двери из виду не упустил! Встретившись с нею взглядом, он с облегчением откинулся обратно на лавку – ждал. Как и все остальные, кинувшиеся к ней сразу, едва разглядели и поняли, кто пришёл.
Пятеро младших братишек, старшему из которых минуло тринадцать, а младшему три, облепили Эль со всех сторон, восторженно подпрыгивая и выкрикивая её имя – она лишь успевала обнимать, гладить и целовать.
В неё пахнуло такой искренней любовью и обожанием, что она впервые за долгое время почувствовала подступающие к горлу слёзы.
Довольно рассмеялся Тимоха, сидевший на лавке у изголовья импровизированной отцовской лежанки, и ахнула Ирида, как всегда, всплеснув руками.
– Эль, дорогая, быстрее мыться и переодеваться – баня давно истоплена!
– Я ненадолго...
Как же трудно дались ей эти простые слова.
Взгляд Ириды тут же вспыхнул горькой жалостью и пониманием.
А дядька бросил коротко:
– Оставьте нас.
Разом замерев и перекинувшись расстроенными взглядами, все, кроме Радима, с неохотой двинулись в сторону выхода. Ирида, подхватив на руки ничего не понимающего и вырывающегося младшенького сына, пошла следом – отца в доме все слушались беспрекословно.
Поймав взгляд воеводы, подняла свою катомку и засобиралась знахарка. Тимоха помог ей, провожая. Ему было страсть как любопытно, но и он был послушен воле отца.
Оставшись вдвоём с дядькой, Эль, подойдя, села на место лекарки, чтобы быть к нему как можно ближе.
Она чувствовала, как его буквально затапливает темнотой – он считал себя виноватым перед нею, и Эль изо всех сил хотела показать ему, что это не так, и она нисколько не обижается на его вынужденное молчание в походе.
– Прости меня, дочка...
– Тебе не за что просить у меня прощение, – она сжала его здоровую руку. – Это было неизбежно, ты же знаешь.
– Может, не всё так плохо? Я думал все эти дни... Вдруг тебе кто по-настоящему приглянётся на этом отборе? Выбирай сердцем и ни на кого не смотри! Ты должна быть счастливой!
Воевода знал, что князь обещал свою младшую дочь Пустынному королю в обмен на призрачное перемирие. Но он не знал о том, что тот пригрозил Эль расправой над его собственной семьёй, если она не выполнит его волю – свою угрозу хитрый князь озвучил только ей. А Эль ни под какими пытками никогда не признается об этом дядьке, понимая, что он ни за что не примет от неё такой жертвы.
Если бы воевода понял, чем ей угрожают и к чему принуждают – его бы никакая присяга не удержала, и он восстал бы против действий князя. Честь воевода ставил превыше всего! А Эль не могла допустить, чтобы со всеми ними что-нибудь случилось.
И она поторопилась перевести разговор:
– Ты знаешь, зачем к князю прибыли Западники? У него сейчас личная встреча с их вожаком.
Дядька кивнул:
– Шейн ни полсловом не обмолвился об этом в походе, но я знаю, зачем. Они прибыли получить долг с твоего отца. Это у Западников Третьяк когда-то ссудил золото для участия в отборе княжны Виреи – твоей матери. Половину твой отец уже выплатил, но сумма за эти годы выросла вдвое. Получается, что это из-за требования Западников вернуть остаток немедля, князь так спешно собрал отбор для тебя.
8.1
Эль перебирала в памяти слова дядьки, пока ждала Шейна и дожёвывала пирог, заботливо сунутый ей в руку Иридой перед самым уходом.
Провожая её, жена дядьки помимо пирожков успела принести сухую и чистую одежду: рубаху, доху и новенькие сапоги, заставив переодеться. Напоила водой (от тёплого взвара Эль отказалась – боялась уснуть, совсем разморившись) и вытерла чумазое от пота и пыли лицо влажным рушником, расцеловав напоследок в обе щеки. Так что под дверью Западника Эль стояла в гораздо лучшем виде, чем время назад.