Что ей были теперь чьи-то слова? Она казнила себя во много раз сильнее! Винила и этим медленно убивала. И неизвестно, что бы с ней стало, если бы не брат отца с женой.
Дядька-воевода в то время не вылезал с приграничных кордонов на юге, сдерживая Пустынников, и отсутствовал подолгу, а вернувшись однажды и увидев у себя в доме тающую Эль, в очередной раз отогреваемую лаской своей доброй жены, попросил разрешение у брательника(1), взять его дочь к себе на воспитание и учение.
Князь, брезгливо ухмыльнувшись тогда, возражать не стал.
В то время в Артаиме младшую княжну все считали дурочкой – она была немой и нелюдимой уже почти два года, и её даже замечать и досаждать практически перестали, не подозревая, что разумела Эль гораздо лучше любого из своих сверстников. К тому же, могла и читать, и считать – научилась, схватывая всё налету, просто наблюдая за обучением старшей сестры Ирмы.
И вот за несколько лет под началом воеводы эта дурочка превратилась в одну из лучших разведчиц и охотниц в княжеской сотне. А благодаря Ириде, знала не только военную науку, но и всё, что было положено девице из знатной семьи. Эль заменила ей дочь, которой среди ватаги мальчишек у них с дядькой так и не народилось.
И сил, и терпения дядька с женой на неё потратили столько, что Эль искренне считала, что этот долг она вряд ли когда отдаст. Первый год только любовью и упорством, только осторожным внушением, что не может невинное дитя быть в ответе за то, что во власти одних лишь Богов и их провидения, они вытащили её из пучины медленного саморазрушения.
Это потом уже из рассказов мудрой Пра, по началу казавшихся Эль невероятными, она узнала о запретных тёмных ритуалах, проводимых князем для зачатия долгожданного наследника, которые, по словам Пра, и стали причиной неизлечимой болезни и смерти княгини и её новорожденного сына.
Как просто оказалось князю, оправдывая себя в своих же глазах, взвалить всю вину за случившееся на выжившую, несмотря ни на что, малышку. Но самое гнусное было то, что он позволил, чтобы дочь стали винить и другие.
Простить жестокость отца после всего она так и не смогла, но и возненавидеть не сумела – слишком долго и прочно сидело в ней чувство собственной вины, оправдывавшее его отношение к ней все эти годы. К тому же, она всегда считала, что ненависть прежде всего неумолимо разрушает своего носителя, поэтому с облегчением поняла, что не испытывает к нему ничего, даже презрения. И страха тоже.
.
Идти в княжий дом до последнего не хотелось.
Она оттягивала этот момент, как могла. Сняв с себя отяжелевшую от влаги тонко выделанную овечью доху, расседлала Вихря и повесила на место всю упряжь – Эль всегда ухаживала за своим другом самостоятельно. Еда и питьё для всех лошадей были приготовлены конюшим заблаговременно, свободных стойл и здесь оставалось немного.
Она, не торопясь, насухо вытирала коня ветошью, когда различила мягкую, но уверенную поступь позади себя.
— Болтают, это ты взяла пленника?..
До того ещё, как Яромир начал говорить, Эль уже знала, что это он – мышцы привычно сковало в ожидании удара.
Память тела порою слишком услужлива. Хотя, вот уже года три, как он не мог позволить себе такой радости – тронуть её. Она стала ему не по зубам. Но как же не хотелось доказывать это сегодня, когда она так смертельно устала после почти двухдневной скачки и всего того непонятного, что происходило вокруг неё. А ещё сама мысль о предстоящем разговоре с князем, казалось, уже забирала все её оставшиеся силы.
Молча продолжая работу, она по-прежнему ощущала Яромира за спиной.
— Хочешь сказать, что даже не скучала по мне?..
Хлестать её словами – единственное, что ему ещё оставалось.
Выбрасывая ветошь и выходя из стойла, Эль повернулась к одному из главных мучителей своего детства.
(1)Брательник – двоюродный брат