Первая наша встреча с ними.
Она – тип русской учительницы, на вид – мягкой, но курит и значит с каким-то крепким стерженьком внутри. Он – работяга западного типа, не то поляк, не то немец.
Что и говорить, родство по высшему классу.
– Как хорошо, что вы тоже курите, – сказал я, поднося ей зажженную зажигалку.
Надо было о чем-то говорить, расшаркиваться, а что, как – никто не знал. Благо, какие-то общие, ничего не значащие слова, сопровождаемые жестами, мимикой, любвеобильными улыбками, срывались с уст. Мы – воспитанные люди. Наши деточки любят друг друга – и это главное.
– Прекрасное здание.
– Да. Усадьба.
– Здесь сейчас школа.
– Да, школа и вместе – интернат.
– Где же ученики? На каникулах?
– На каникулах, наверное.
– Да, здание прекрасное, только вот кондиционера нет.
– Ничего, мраморные полы и толстые стены.
– Что ж, будем надеяться, что они сохранят прохладу.
– Но еще лучше, если в день свадьбы жара нас все-таки минует.
– Сущий рай. И пруды.
– С рыбой?
– Когда я думаю о рае, я именно таким его и представляю.
– Да.
– Да.
– А какая библиотека! Вы уже видели ее?
– Нет еще.
Он повел меня в библиотечный зал. Нинуля осталась с матерью. Две дамы найдут общий язык.
А я поплелся за ним в храм мировой премудрости, где в торжественном и пропыленном полумраке высились стеллажи из тяжелого темного дерева, сплошь забитые толстыми старинными фолиантами. Мы обходили зал, приглядываясь к золотым тиснениям на корешках. Он комментировал, я слушал и восхищался.
У него высокий сократовский лоб и нос картошкой – прекрасный гибрид пролетария и завсегдатая интеллектуальных салонов. Он задержал мое внимание на томе Дидро, я наклонился, прочел: 1804, – и неподдельно промычал подобающее в этих случаях междометие. Оказалось, что он изрядно поднаторен в эпохе французского просветительства, знает проекты конституций Марата, теорию государства Гоббса и вообще в юности бредил революцией и социализмом. Благодаря им он не стал гоняться, как все, за университетским дипломом, а стал за станок.
Его рассуждения были непримиримы и прямолинейны, и к концу нашей прогулки я уже смотрел на него, как на своего давнего знакомого. Всезнающий рабочий класс! Ничего не попишешь – судьба, везение. Меня всегда бросает в объятия этой доморощенной учености.
Когда нас позвали к столам, я испытал великое облегчение и, вежливо скрывая его, поторопился к зовущим. Репетиция была генеральной, с точно теми же блюдами, обрядом венчания, молитвой, что будут и на свадьбе. Надлежало запомнить, кому откуда выходить, где стоять и как молиться.
Я хочу тихо жить. Я хочу быть мещанином. Бегемотом я хочу быть. Травой. Снегом.
Просто быть. Быть и все.
Хромополк, как будто, оставил меня в покое. Во всяком случае, давно не показывался. Я уже примирился. Я уже душевно примирился и с сыном, и со свадьбой, и с попом.
Да! И с попом тоже.
Все это не имеет значения, – сказал я себе. Все это не имеет никакого значения. Главное – жить, быть, ведать. Ведать со стороны, не позволяя вовлечь себя в общую карусель имен и знаков, чванного пафоса словес, магии и мафии вулканических самолюбий.
Насчет Хромополка я ошибся. Он не оставил меня в покое. Он вошел в нашу жизнь, как таран. Крупно и круто.
Он, как оказалось, познакомился с Сашкой еще до того, как встретился со мной. Когда он впервые подкараулил меня при выходе с работы, они уже чуть ли не в друзьях ходили. Узнав об этом, я, как положено, взбесился и бушевал на протяжение добрых двух недель – не меньше. Неужели я, действительно, напророчил нам детективную судьбу с трагическим финалом. Ну нет, мои миленькие господа! Ничего у вас не выйдет!
Сына я вам не отдам.
А если уж что и не так, если уж что и начнет у вас выламываться, если уж и клюнет как-то сынок на ваше бестрепетное красноблудие, если уж и попадется к вам на крючок, то что ж...
То что ж?..
То лучше разом оборвать все. И свадьбу эту поповскую, и свое проклятое еврейство, и проклятие своей бестолковой, трусливой и ленивой жизни, в которой не было ничего, кроме никчемности самоистязания, перманентного самопредательства, воя на луну и при свечах, и бездумного животного зачатия, и последующей за ним такой же праздноликой и лживой женитьбы... И вот плод. И вот он – плод.
Мы пришли к ним в гости. Пасха, вроде, была, и Кэрен пригласила нас на пасхальный обед. Сняли плащи, поздоровались. Нинуля с Кэрен поцеловались. Ничего. Все, как обычно.