– Чудно. Послушайте, а вы не простая женщина!
– А кто вам сказал, что я простая?
– Черт возьми! – разомкнул уста, наконец, и я. – Завтра же пишу письмо Шафаревичу об исключительной незаменимости евреев в деле выведения чистокровной породы русака-славянина и окончательного освобождения национального характера от органических напластований орды.
– Завтра?! Почему же завтра? Сегодня пиши. Немедленно дай ему телеграмму с оплаченным ответом. Причем не ему одному, а и Солженицыну тоже. А как же иначе, почему нет? – сказал Исаак и без малейшей паузы запел: были два друга в нашем полку, пой песню, пой...
– Нет, – перебила Танюша с невозмутимой серьезностью, тоном всеведущего знатока, – телеграмма не годится. Нужны неоспоримые доказательства. Твоя фотография, Нинулина и ваших ребят.
Мы вернулись с ней в зал. Взяли по дринку у бармена и присели за одним из крайних столиков, подальше от танцующих.
– Ну скажи, Наумчик, снилось ли нам все это?
Вокруг веселье, шум и пляски, музыка горланит, а на душе тихо.
У меня фужер упал и разбился.
Я загляделся на Мишку нашего. Он отплясывал с одной из моих тетушек. Его фрак и бабочка, и стройный высокий стан, и детское красивое лицо, и разведенные во всю ширь руки – все это было столь артистично, столь элегантно, столь умилительно и уморительно, что я не мог оторвать от него взгляда. Вся его осанка выдавала и некоторую снисходительность и заботу о тетушке, его, по сути дела, двоюродной бабке, и, вместе с тем, – самозабвенность и полную растворенность в этом священном и радостном действе. Никогда до этого не наблюдал в нем ни способности к столь глубокому выражению родства, ни вообще столь почтительного, совершенно взрослого джентльменства.
Я загляделся на Мишку и поставил фужер не на стол, а рядом. Он полетел на пол и разбился. Мы с Танюшкой, вооружившись пачками салфеток, присели на корточки убирать. Она все приговаривала, что это на счастье, что бить посуду на свадьбах даже положено, а мне стало вдруг тревожно, в груди задергалась какая-то жилка и стала постукивать, как молоточек маятника, качавшегося от поверхности кожи вглубь души. Что бы это могло значить?
Мысль вертелась вокруг Мишки. Как бы его не сглазить. Дурак. Разве можно так восхищенно любоваться родным сыном? Но с другой стороны, можно ли сглазить родного сына?
Я почему-то верю в сглаз. Такой атеист проклятый, а в дурной глаз верю и всегда боюсь его.
А свадьба, между тем, продолжала петь и плясать. Демонстрировался ритуал американского свадебного обычая. Кэрен сидит в центре зала, откинувшись на спинку стула. Она снова в круглой белой шляпке с широкими полями, вуаль, на руках – натянутые до локтей белые перчатки, передок платья задран, оголяя ноги в белых доверху чулках. На одной ноге, значительно выше колена, – затейливо задрапированная по краям широкая резиновая подвязка.
Барыня-бояриня. Даешь красивую жизнь.
Сашок эту резинку будет сейчас снимать. Вся свадьба в возбужденном любопытстве и ажиотаже сбилась вокруг них. Остроты, улюлюканье, смех, крики.
Сашок амикошонствует, играет рыцаря-пошляка, поднаторенного в искусстве любви, денди, раба и хозяина одновременно. Примеривается, прилаживается. Наконец, вонзается в подвязку зубами. Свадьба в предельном восторге.
В это время откуда не возьмись – Кирилл. Вцепился мне в локоть.
– Я должен тебе что-то сказать!
– Скажешь потом.
Сашок, стоя на одном колене, держа подвязку зубами, тянет ее книзу. Кирилл тянет меня к выходу. Я вырываюсь.
– Ты должен выслушать! Я не могу ждать!
– Не жди!
Я был уверен, что ничего существенного у него нет – очередной бредовый выплеск против Хромополка.
– Оторвись на минутку. Я должен... Мне надо...
Снова тянет меня за руку.
– Отстань! Потом! – зарычал я, не скрывая злости.
Он отстал.
А Сашок уже успешно проволок подвязку вдоль сложного ландшафта ноги своей возлюбленной, поднял ее на вытянутой руке с торжеством умельца и победителя и, не оглядываясь, забросил назад, в стайку молодых визжащих ребят-болельщиков. Кто поймает – тому следующему устраивать свадьбу. Ритуал сохранения традиции и дружества. Вещая примета. Счастливый жребий судьбы.
Подвязка-жребий досталась нашему Мишке. Он тоже покружился, держа ее в руке над головой, потом, не долго раздумывая, натянул ее себе на лоб, строя дурашливые рожи на потеху зрителей.
Кому же быть его невестой?
А это должно решиться в следующем ритуальном действе, которое тоже свалилось на всех нас с немалой долей неожиданности и сюрприза.