– Э… нет, – не слишком уверенно отозвалась женщина.
– Почему тогда в глаза его бесстыжие не вцепляешься?
– Зачем? – беззаботно отозвалась невеста. – Что было – то быльем поросло. Главное, что он меня любит – сейчас. Что мне до его прошлых приключений?
– Чрезмерный либерализм до добра не доводит, – пригвоздила ученая дама.
Митрофанова взглянула озадаченно. Она бы тоже, наверное, простила Диме роман на стороне. Но простила – с отчаянием, со слезами и криком. А у Аллы лицо – будто ей на Анатолия совершенно плевать.
– Какие-то странные вы жених с невестой, – не удержалась она. – Равнодушные слишком.
Алла только плечом дернула. Анатолий усмехнулся:
– В каждой избушке свои погремушки.
И подмигнул Митрофановой:
– А что будет, если твоего Диму разоблачат? Тоже умчишься? Как Николай?
– Никогда. Димка – это мое все, – твердо сказала Надя.
– Пушкин – твое все, – передразнил Анатолий. – А Полуянов, нюхом чую, где-то нашкодил.
– Очень может быть! – снова встряла кандидатка наук. – Я вчера мимо штабной избы проходила, слышала. Анастасия рассказывала про уборщицу из «Молодежных вестей». Ты ведь, Дима, в этой газете работаешь?
– Полуянов! – Митрофанова шутливо взяла любимого за грудки. – Я всегда считала, ты по молодым практиканткам специалист. Но уборщица?..
– Чушь. Нет у меня никакой уборщицы, – поморщился журналист.
И долил рябиновку по стаканчикам.
Надя взглянула встревоженно: пил сегодня Дима явно больше всех.
Но каяться ни в чем не стал.
Гуляли накануне не до смерти, но Полуянов все равно проснулся с больной головой.
– Димочка, я тебе блинчиков напекла! – крикнула Надя с кухни.
Еще вчера он хвастался перед операторами, сидевшими на «кинокорме», своей хозяюшкой. Но сегодня хмуро буркнул:
– Достали меня твои блинчики.
– Что? – не расслышала Митрофанова.
– Сейчас иду! – покорно произнес в полный голос.
Коротко взглянул в зеркало. Лицо бледное. За окном – первый иней серебрит жухлую траву. Небо серое, под стать настроению.
Надюха (Дима давно понял, что в нее встроен радар, нацеленный исключительно на него) мигом налетела:
– Ты не заболел?
И рвется – нашлась мамочка! – лоб пощупать.
Увернулся. Молча сел. Митрофанова ловкой официанткой метнула на стол блюдо блинчиков, чашку кофе, варенье, сгущенку. Лишь потом поинтересовалась:
– Чего такой суровый?
Сказал честно:
– Злюсь, что повелся на это шоу.
– А я рада.
– Чему?
– У меня теперь в фейсбуке максимальное количество френдов! Пять тысяч. А было меньше ста. Только прикинь!
– Вот именно, что френдов. Посторонних людей, а не друзей.
– Зато некоторые даже замуж зовут, – улыбнулась Надюха.
– Из мест, не столь отдаленных?
– А для нормальных мужчин я что, не гожусь? – подбоченилась Митрофанова.
Он покосился на ее тренировочные штаны и бесформенный свитер. Но поминать, как когда-то подруга сервировала ему завтрак в одном лишь передничке, не стал: в доме холодрыга, печка за ночь почти остыла. Щели в оконных рамах Надька заклеила, однако вставать в три утра и подбрасывать дрова он ей запретил. Сам очаг тоже не берег – даже если просыпался, ленился отлепляться от теплого подругиного бочка и куда-то брести.
Нет, ссориться сейчас нельзя никак. Дима поспешно буркнул:
– Ты великолепна.
– Спасибо, – царственно улыбнулась Надя. И задумчиво спросила: – Как ты думаешь, Коля Василису простит?
– Никогда в жизни.
– А ты бы меня простил?
– Смеешься? У всех на глазах, перед камерами, придушил бы за такое.
– Не волнуйся, – заверила она. – У меня шкаф пуст. Трупов нет.
Во завернула!
Полуянов (на то и мужчина, самец) на сторону в отличие от своей преданной подруги поглядывал. Но когда соглашался участвовать в проекте, думал – ему тоже бояться нечего. Сюрпризы – буде они появятся – ожидал мелкие. Из тех, что любой может откопать в Интернете. Фотографию в обнимочку на корпоративе или любовное письмецо (читательницы иногда его баловали). Подумать не мог, что шоумены начнут копать, как сумасшедшие диггеры. Похоже, и полицейским приплачивают, и частным детективам. Бывшего работодателя Василисы нашли! С врачом из каких-то Пачулок прямое включение провели!
Надя подошла сзади. Обняла. Мимоходом все-таки пощупала лоб. Жарко шепнула в ухо:
– Димыч! Ты ждешь разоблачений? Да успокойся! Я тебе что угодно прощу. Даже внебрачного ребенка.
– Так я тебе и поверил.
– Почему нет? Мы его себе возьмем. Я уже давно созрела для малыша. Хоть и до приемного.
Уселась рядышком, взяла блинчик, откусила крошечный кусочек – опять, видно, худеет.