— Я буду к тебе приезжать каждый вечер.
— Не говори глупостей.
— Прости меня.
— Простить? Ты не совершил проступка. Просто подчинился жизни. Это так естественно.
— Ну, хочешь, я останусь?
— Мы обо всем договорились, сынок. Стоит ли начинать все сначала? У меня вам действительно было бы тесно. И потом, две женщины, это всегда очень сложно.
— Там тоже их две.
— Там другое дело. У нее замечательный отец. Мужчинам всегда легче поладить. Сними пальто, у тебя ослабла верхняя пуговица.
Кеша машинально трогает пуговицу. Она действительно еле держится.
— Мне пора, ма… Там машина.
— Ну хорошо. Тогда хоть оторви ее, иначе утеряешь.
— Все, — говорит он, но тут же спохватывается.
— Да-да, — откликается мать. — Все будет хорошо, Вера.
Несовершенные поступки — вечная боль памяти. Город спит. Спит дом, и спит квартира. Панель фасада как обрыв, как силуэт громадного корабля. Светятся три-четыре окна, там бодрствуют. И не только там.
Я лежу с открытыми глазами. Привыкаю к ощущениям своего нового положения.
Стучат часы. Бой густой, басистый. Бом! Бом! Надо говорить: «У наших часов солидный бой». Какой-то посторонний звук. Не угадаешь. Все иное, даже звуки. Надо говорить: «В нашей квартире на кухне подтекает кран». Утром я решил умыться, меня остановила Ада.
— Первым моется папа, — пояснила Ада, — затем сестра Лида. Мы замыкаем. Папа раздражается, когда утром занят туалет или ванная комната.
Я не обиделся, наоборот, мне стало даже весело, и я пошутил:
— Слава богу, хоть какое-то подобие нашей коммуналки. Перед ванной комнатой висит график посещения. Каждой семье — свое время. Проворонил — мойся на кухне!
Шутку не оценили. Сестра Лида хмуро съязвила:
— Придется отвыкать. И не дергай так дверь. На твою силу не крючок, а засов нужен.
Сейчас меня остановит Ада и непременно пояснит: «В нашей квартире так не принято. У нас стучат!» У меня никогда не было «нашей квартиры». «Если взять за норму студенческое общежитие, — размышляю я, — в этой комнате можно поставить семь кроватей. Можно и восемь, но тогда трудно будет подходить к столу и окну».
Вчера Ада спросила:
— Ты так и будешь называть папу Константином Аверьянычем?
Я мог бы ответить: «Надо привыкнуть», но я смолчал.
Интонация вопроса исключала случайность. Я за естественный ход событий. Всему свое время. Так подумал, но не сказал, побоялся обидеть.
Ее не устроило мое молчание.
— Ты слишком красноречиво пожал плечами, объясни.
— Изволь. В таких случаях не дают обязательства. Все приходит само собой.
— Вас поняла, — закусила губу и вышла из комнаты.
Месяц назад мы были просто Кеша и просто Ада, я мог отмахнуться от ее каприза, посмеяться над ним. Теперь же нет. Я муж, глава семьи. Позволить ей утвердиться в правоте, значит, превратить любой факт в фактор. Звучит заумно, но справедливо. А если по существу: ссоры начинаются с мелочей.
— Твои обязательства никому не нужны, просто мне казалось…
— Что именно?
— Ты ведешь себя так, будто бы ты в этом доме проездом, как гость.
— Я и есть гость.
— Вот как? — она делает шаг назад. — Только сначала ты хам, а уже потом гость.
Я зажмурил глаза. Как важно убедить себя, будто все происходящее тебе приснилось.
— Быт заел, быт.
— Тебя заешь. — Я слышу, как она зло смеется. Вздрагиваю, приподнимаюсь на локтях, заглядываю в спящее лицо жены, прислушиваюсь к ее дыханию.
Показалось. И смех показался.
— О, господи! Ну хорошо, я буду называть его папой, папочкой, папулей!
Отвернулся к стене и сам себя спросил: «А дальше что?»
— Нашего полку прибыло, — сказал папа и подхватил угол стола, неудобно застрявшего в дверях. — Книги, если хотите, можно поставить в моем кабинете. Места хватит.
Потом мы все собрались на кухне, и папа произнес речь.
— Живем один раз, — сказал папа. — Это не открытие, а очевидность. Давайте жить красиво. Ура!
Папин призыв вселяет оптимизм, но не дает рецептов, как жить.
То, что я женат, и дом, куда я частенько наведывался гостем, теперь мой дом, и здесь мне придется жить по иным, неведомым для меня законам, я понял уже на следующее утро.
— Молодожены, подъем! Мир неги кончился, да будет мир труда! — голос у сестры Лиды требовательный, низкий.
Ада высунула ногу из-под одеяла, подвигала пальцами, хотела проверить, холодный ли воздух в комнате или ничего, зевнула:
— У, деспот чертов.
Я поморщился. Конечно, сестра Лида может говорить, что ей заблагорассудится, но зачем же стучать в дверь? Мерзкое ощущение, будто ты в гостинице и тебя застали в чужом номере.