Я просто шел и все время не спускал глаз с этой девчонки. Я тогда подумал — провожу, думаю, эту девчонку до самого дома, чтобы знать, где она живет. А потом как-нибудь приглашу ее к нам в школу на вечер. Не знаю, может быть, так бы все и вышло, как я думал, если бы на нашем пути не повстречался комиссионный магазин там, на Сретенке. Девчонка вошла в магазин. Я, конечно, за ней. Но в мою сторону она больше ни разу не взглянула, а ведь всю дорогу улыбалась мне. Может, ее потянуть за рукав, чтобы она увидела меня? Я дотронулся до нее… Но когда она обернулась, то посмотрела на меня как на чужого… И глаза у нее были большие, но уже не от красоты, а от чего-то другого, неприятного мне… Я повернулся и выскочил на улицу. Мне захотелось сделать девчонке очень больно. И вдруг, достав из кармана блокнот, я сам не знаю почему стал рисовать такую одноклеточную инфузорию-туфельку, а глаза — два воздушных синих шара!
Когда девчонка вышла из магазина, я протянул ей свой первый рисунок. Она посмотрела и сказала: «Дурак!» А я не обиделся, я посмотрел на нее как на маленькую.
В мою комнату заглянула Наташа, глаза у нее сияли в самой глубине. Она остановилась у притолоки и, притушив сияние своих очей, сказала:
— Валентин… ты знаешь… Гронский исчез… папа сказал…
— Как исчез?
— Так, — она пожала плечами, — исчез, как ты сказал тогда: его нет нигде, нет уже давно, ни на даче, ни в Москве, ни в белом доме… Понимаешь, нигде! — и Наташа повторила мой жест, рисуя в воздухе земной шар. — Его нет нигде… Что это значит?
— Это значит, что наша дуэль состоялась, — сказал я, подумав.
— Какая еще дуэль?
— Да так, — ответил я, — это я вспомнил один разговор.
— Иди к нам, — сказала Наташа, погладив меня по щеке.
— Я к вам приду, — сказал я Наташе.
Она вышла, оставив открытой дверь, и хотя у меня в комнате были открыты и дверь и окна, но сквозняка не было, так было недвижимо душно. Кто-то вскричал что-то неразборчивое. Мамин голос остановил кого-то:
— Ну и галдеж, терпения нету.
— Вот, про терпение! — обрадовалась Наташа. — Чаша терпения!
Я знал, что сейчас там, за столом, Бон-Иван из «чаши терпения» будет делать остроумные фразы, у него это всегда получалось очень здорово, такие фразы в цирке артисты называют репризами.
— Посеяли — слушали, выросло — постановили, — согласился Бон-Иван, и все дружно засмеялись.
— Чаша терпения в духе Тургенева «Отцы и дети», — сказал папа.
— Входит в комнату мать жены, — сказал Бон-Иван, — и говорит: «Высокоуважаемый Семен Семенович, ставлю вас в известность, что у меня переполнилась двести восемьдесят пятая чаша терпения, прошу вас, купите срочно двести восемьдесят шестую…»
— Чаша терпения с точки зрения несовершеннолетних!
— Мама, а Вовка опять плюнул в чашу терпения!
На веранде становилось горячо.
— Чаша терпения и магазин!
— Пожалуйста! Имеются в продаже чаши терпения, в скобках — импортные…
— Что-нибудь про ремонт.
— Склеиваем разбитые чаши терпения…
— Американское кино!
— Один американский режиссер снял двухсерийный фильм под названием «Чаша терпения». В первой серия наполняется одна чаша терпения, во второй — вторая…
— Чаша терпения — и весь мир!
Бон-Иван долго думал, потом сказал грустно:
— Весь мир отражается в чаше терпения…
На веранде стало тихо. Кто-то постучался в дверь. И кто-то с кем-то тихо говорил. Потом ко мне в комнату торопливо вошла Наташа с таким лицом, с каким я никогда ее не видел.
— Алик! К тебе пришли! — сказала Наташа.
— Стоило жить, — прошептал я одними губами, — хотя бы для того, чтобы услышать эти слова…
— Алик, к тебе пришли! Пришли к тебе, Алик! К тебе, Алик, пришли!
Я понял — эта фраза была как тире, то тире, которое ставят между датами жизни и смерти. Вся жизнь, прожитая уже мной, вместилась в тире этой фразы.
«Чем занимаются люди на всей земле одновременно, — спросил Бон-Иван когда-то и ответил, — они выясняют между собой отношения». «Вот, — подумал я, — вот сейчас и я буду, как все на всей земле, выяснять свои отношения с Юлой… Она будет мне что-то объяснять, а я? Что я буду делать? Мама вчера сказала, что она так жестоко относилась ко мне за то, что замечала во мне черты отца, и она думала о той девушке, которую я буду любить, и вот та девушка стоит сейчас на веранде, у нее такие узкие и такие беззащитные плечи, так неужели это та девушка, о которой думала моя мама, борясь со мной? А любовь? Что же любовь? Есть такая любовь, которая похожа… Ах да, на что же похожа такая любовь? На что же она похожа?»