– Дайте мне вашу куртку. Я прикрою фонарь, – потребовал он.
Мадлен сбросила с плеч холщовую куртку и вручила ее Тристану. Мгновенно воцарилась темнота, и сердце девушки вновь испуганно затрепетало. Вообще-то она не боялась темноты, но этот старинный лабиринт и близость загадочного незнакомца выводили ее из себя.
– Не будет ли безопаснее, если мы пройдем дальше по коридору? – прошептала она, когда смогла, наконец, перевести дыхание.
– Возможно, но я предпочел бы остаться здесь.
Глаза Мадлен привыкли к темноте, и она заметила, что взгляд Тристана прикован к освещенной луной площадке. Он глядел туда с такой настойчивостью, словно от этого зависела вся его жизнь… и, с ее точки зрения, это было странно. Собравшись с духом, Мадлен сделала еще одну попытку:
– Не слишком ли мы близко стоим к площадке на тот случай, если те, кто шли навстречу нам в том коридоре, выберут этот коридор?
– Если у вас есть заступники на небесах, помолитесь им, чтобы этого не случилось.
Мадлен фыркнула:
– Будь у меня заступники, мсье, мы с вами не тряслись бы сейчас от страха в этом трабуле!
– Тряслись от страха? Вы себя имеете в виду, мадемуазель? – Тристан презрительно поморщился. – Да если бы вас бросили в клетку к голодным львам, я, не колеблясь, поставил бы свой последний шиллинг против этих несчастных Божьих тварей!
– Это следует понимать как комплимент?
Тристан по-прежнему неотрывно смотрел в сторону площадки.
– Понимайте, как хотите.
Мадлен предпочла проигнорировать это замечание. Лучше сменить тему, чем позволить этому неотесанному грубияну считать, что ее волнует его мнение. Она тоже с тревогой взглянула на площадку.
– Где же фонарь мсье Форли? Боюсь, мы его потеряли!
– О Форли не беспокойтесь. Он сам о себе позаботится.
Мадлен вздрогнула, охваченная страхом за этого забавного маленького итальянца, к которому уже успела проникнуться дружескими чувствами. Наверняка этот черствый англичанин проявил бы такое же безразличие к ней самой, окажись она на месте Форли! Ее поражало, насколько этот человек замкнут на себе: похоже, ему не нужен никто на всем белом свете! Мадлен задумалась: уж не за эту ли холодность и равнодушие к людям мсье Форли прозвал его Лисом?
Но тут объект этих размышлений неожиданно с силой схватил ее за плечо.
– Какого черта здесь творится? – хрипло прошептал он.
Мадлен увидела, как на площадке собираются какие-то фигуры в черных капюшонах. У каждого в руке была свеча. В то же мгновение луна скрылась за тучей, и теперь только крошечные огоньки свечей озаряли эту диковинную процессию, похожую на сборище теней.
Десяток фигур образовали на площадке круг. Затем, невзирая на то, что даже луна отвратила свой лик от их дьявольского действа, один запел на каком-то древнем языке… Ничего подобного Мадлен еще никогда не слыхала. Остальные один за другим подхватывали напев, и голоса их сливались в какой-то извращенной гармонии, от которой у Мадлен пробежали мурашки по коже.
– Во имя Бога, – выдохнула она. – Значит, слухи о черной мессе не лгали!
– Черная месса?! – Тристан Тибальт едва слышно пробормотал свое любимое парижское ругательство. – Только этого нам не хватало, чтобы достойно завершить прекрасный сегодняшний вечер!
Впервые с того момента, как Тристан вторгся в ее жизнь, Мадлен почувствовала, что полностью с ним единодушна. Перекрестившись, она затаила дыхание и стояла, не сводя глаз с площадки до тех пор, пока последняя из зловещих фигур не исчезла в коридоре точно напротив того, в котором прятались беглецы.
Рослый англичанин не пошевелился, только пальцы его крепче сжались на плече Мадлен, а дыхание стало тяжелым и хриплым. Мадлен Харкур испытала минутное торжество: итак, этот невозмутимый на вид англичанин все-таки знает, что такое страх.
Несколько мгновений спустя луна снова выбралась из-за туч и залила площадку серебристым светом. Англичанин, наконец, ослабил свою стальную хватку, снял куртку с фонаря и снова уставился на площадку, словно пятна лунного света тянули его к себе, как магнит.
– Ну вот, – проговорил он без всякого выражения. – Что дальше, мадемуазель лоцман? У вас есть хоть малейшее представление, где мы находимся?
Заразившись его хладнокровием, Мадлен собралась с духом и огляделась по сторонам, твердо решив не поддаваться страху.
– Трудно сказать. Слишком темно. Но что-то в этом коридоре кажется мне знакомым, – ответила она так же спокойно, как прозвучал обращенный к ней вопрос.
– Вот и хорошо. Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше. Но если у вас есть какие-то сомнения, Бога ради, выскажите их сразу. Хватит с нас беготни по этим проклятым трабулям!
Мадлен напряглась.
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не причинить вам новых неудобств, мсье.
Еще раз скрестив пальцы, она двинулась вперед по коридору. Этот ход был чище и шире, чем предыдущий, а двери в его стене выглядели богаче и дальше отстояли друг от друга.
Со вздохом облегчения Мадлен увидела нишу со старинным каменным колодцем, за которым от главного коридора ответвлялся узкий боковой ход. Если память не изменяла ей, дом, когда-то принадлежавший ее деду, находился буквально в нескольких шагах от этого перекрестка.
– Вот дверь, которую я искала, – сообщила она, остановившись, чтобы провести рукой по двум резным гербам четырнадцатого века. Точно так же она ощупывала эти эмблемы и в тот раз, когда дедушка впервые привел ее сюда, чтобы рассказать историю ее благородного рода.
Мадлен помнила, какая горечь звучала в голосе старого графа, когда он объяснял ей:
– Я не смею подвести тебя к парадному входу, ma petite fille. Увы, мы вынуждены стоять здесь, как торговцы рыбой у дверей богатого купца. Ибо в доме, который веками принадлежал Наварелям, теперь поселилась наглая чернь.
Хотя со времени того разговора прошли годы, Мадлен до сих пор не могла избавиться от сострадания к старику, который всю жизнь потратил на оплакивание богатства и привилегий, некогда принадлежавших ему по праву.
Бросив прощальный взгляд на свой родовой герб, она мысленно захлопнула дверь своего аристократического прошлого и распахнула другую, ведущую в неизвестное будущее, куда собирался доставить ее этот суровый англичанин. Мадлен вдруг пришло в голову, что он удивительно терпелив с ней, учитывая явную вспыльчивость его натуры. Сначала он помог ей похоронить деда, подвергаясь огромной опасности, а вот теперь смиренно ждет в этом темном трабуле, пока она распрощается со своей жизнью в Лионе. Возможно, на самом деле он не такой уж черствый и бездушный, как кажется…
– Я готова, – проговорила Мадлен, чувствуя, как в потаенном уголке ее сердца зарождается симпатия к этому загадочному незнакомцу, которому отец поручил быть ее защитником. – Обещаю вам, больше мы не задержимся ни на одну лишнюю минуту.
– А я обещаю, что при первой же попытке нарушить это обещание я вам его напомню.
Язвительный сарказм в его голосе слишком явно свидетельствовал о том, что Тристан Тибальт не был ни терпелив, ни сострадателен. Просто-напросто он выполнял неприятное задание Калеба Харкура. Но по какой-то необъяснимой причине неодобрение этого угрюмого англичанина выводило Мадлен из себя. Она внезапно задалась вопросом: сколько в это смутное время платят лондонские купцы за доставку в родительский дом дочерей из Франции?
– Сколько нам еще идти? – мгновение спустя осведомился Тристан сдавленным голосом.
– Я не уверена, мсье. С тех пор как я в последний раз спускалась в трабули, прошло довольно много времени.