Дверь открылась, и вошла Гудда в праздничном платье. Маленький человек сразу же встал. Ему пришлось высоко поднять голову, чтобы встретить ее взгляд.
— Здравствуй, Гудда, — сказал он, протянув ей руку.
— Здравствуй, Йоун, — ответила она, наслаждаясь пожатием его крепкой обветренной руки.
— Можешь выйти со мной во двор? Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал Йоун. Ему всегда было не по себе в чужих комнатах, в особенности если они были больше его собственных!
— Да, если гость так желает. — Лицо Гудды осветилось широкой улыбкой. Она наклонилась, подняла баранью шапку и вежливо осведомилась: — Это шапка гостя?
Они вышли во двор. Гудда шла впереди. Она не знала точно, где остановиться. Да и Йоун боязливо оглядывался по сторонам. Появился Сигурд, овечий пастух важно вышагивавший по двору. Оба мужчины никогда не жаловали друг друга.
— Может, пойдем вон за тот холм? — спросил Йоун.
— Да, если гостю угодно.
Неважно, что Сигурд видел, как она идет по двору о мужчиной.
Остановились они, только когда были хорошо укрыты от взоров хуторян. Йоун поднял с земли соломинку и стал? ее жевать. Потом сплюнул, глубоко вздохнул и начал:
— Я не знаю, слышала ли ты, что за последний год число моих овец увеличилось. Теперь у меня двадцать восемь маток и, конечно, корова. А старый премированный баран все еще в силе, как тебе известно. Вот я и подумал? что пришла пора поразмыслить о женитьбе. Я всегда с уважением относился к женскому полу, и мне никогда не пришло бы в голову просить женщину стать моей для того, чтобы она работала как батрачка у меня на хуторе, и мысли мои не порхали от одной к другой, как это принято у некоторых мужчин. Восемь лет ты, Гудда, стояла перед моим взором. И теперь я спрашиваю: не согласишься ли ты стать хозяйкой: на моем хуторе? Конечно, мне незачем говорить, что весь мой скот будет и твоим. Могу лишь добавить, что хутор мой не так велик, как у других. Но топлива в нем достаточно, а торф, может, даже посуше, чем у кого другого. И у меня еще с позапрошлого года сохранился запас кровяной колбасы и вяленой трески.
Он хотел сказать еще что-то, но Гудда прервала поток его рассуждений. Она заплакала.
— Я всегда желала, всегда надеялась, что ты… захочешь… прийти… Йоун… Йоун… я люблю тебя.
Она невольно искала его руки. А он уже нашел им место на ее талии и крепко, по-мужски обнял ее.
Когда Гудда снова появилась на кухне, все работники собрались к обеду. Хозяйка хлопотала у печи, и вид у нее был растерянный. Суп выкипел, рыба подгорела. Но ни насмешки, ни брань не произвели на Гудду никакого впечатления. С горящими щеками и блестящими глазами она стала накрывать на стол. Послушала еще некоторое время ругань хозяйки, а потом подсела к ней и обняла за шею, как ровня. Впервые Сигурд, сидя на кухонной скамье и искоса поглядывая на них, понял, как прекрасно лицо Гудды.
— Извините, дорогая хозяйка, — прошептала Гудда, но так, что всем было слышно, — ко мне приходил мой жених.