Без «Здрасте» с намёком на смешинку поинтересовалась:
– Как дела?
Глядя исподлобья, тот тихо, грозно произнёс:
– Зачем ты связалась с моей матерью?
– А мне капу на челюсть поставили, – прошепелявила она. – Сказали, будут резаться, как у младенцев.
– Зачем ты связалась… с моей матерью?
– Ты меня в чём-то подозреваешь?
Побои подходили под аргумент. Но больше – это чистейшее ядовитое негодование. Богат чуть расслабился. Да, Вини относится к той категории людей, кто может и заболтать, если это будет выгодно. Только беседа сейчас не имела бы смысла. Грохнула бы в коридоре, пока шла хвостиком. В конце концов, именно жёнушка позвала его в медвежью берлогу. Кто знает, что на умишках у этих чокнутых?.. Но, Боже мой, как это несчастное создание в теории может навредить ему? У неё и рук-то нет!
Одно счастье – ошиблись они. Оклеветали русскую полицию. Не охотится за Богатом Родина. Значит – не слышали стены, а полковник ФСБ, знойная красотка и, как выяснилось, добрая душа, сделала всё, чтобы не услышали. Жаль, что ошибка привела их к тому, от чего убегали. Первое покушение, по чудовищной случайности, загнало оленей в засаду. У Бога есть чувство юмора. Аж матушка обалдела от такого поворота событий. Ну ничего, пусть отдыхает теперь и не морочится по поводу денег ближайшие лет пятьсот. Дома-то у неё больше нет. Он превращён в улику, что покоится в отделении полиции. В ящичке стола, запертого на ключик. В камере-то всяко теплее, чем на улице, правда?
– Богат, – слова давались Вини с трудом. Уголок рта задёргался от спазма.
– Ты не ответила.
– Не надо. Не надо, дорогой, этого, пожалуйста. Я злая сейчас, – на одном выдохе выпалила она.
У супруга в боку закололо от вида, как её затрясло. В некогда непроницаемых глазах поселилось что-то живое, колючее, мерцающее.
– Мне не сообщили. Я опять дура. Но ты помоги. Скажи, прошу… За что меня… так?
На том словарный запас иссяк. Глядела снизу вверх, с открытым ртом, ожидая, как он сейчас все грехи ей отпустит. И Богат сказал:
– Не надо было ле....
Тут же сжался от звука выстрела, прикрыв ладонями макушку. Даже страха не осталось. Оно само собой происходит, будто защитная поза поможет. Третий раз ему не повезёт. Вот Богат и открылся.
Обнаружил, что это Вини ударила по вазе закованной в железо рукой. Расписной фарфор нашёл свою смерть на мраморном полу. Вселенная треснула, брякнула перебранкой осколков. Облик Вини преломился. Вскочила. Широко расставив ноги, пружинила, не зная, куда себя деть. Сгибалась, чуть не падая. Богат, измученный, рассвирепел от такой выходки. Тоже подорвался, всё держась за подлокотники, как приваренный. А то взлетит.
– Сука! – кричала она. – Сука, за что ты в моей жизни? Только сейчас, за что?!
– Да чего тебе надо, психованная?! – пучил глаза так, что, того гляди, лопнут. – Что ты лезешь ко мне постоянно?!
– Паскуда! Я спасла тебя! Дважды!
Языки адского пламени росли, рвались из камина в комнату.
– Да если бы…
– Меня никогда не били! Никогда! – Вини жестикулировала изувеченными руками, не замечая боли. – Это отрава! Ты – смерть! Я умираю!!!
– Я умираю!!! – Богат со всей силы топнул ногой. Схватился за волосы. Обзор застелила солёная вода. – Из-за тебя меня дважды пытались грохнуть! Зачем я тебе позвонил?! Этот союз проклят! Ты воронка, ты убьёшь меня! – не помня себя, захрипел. – Я же, правда, хотел помочь. Я же делал добро. За что? За что, лять?!
– Добро?! – Вини как крыльями махнула. – Вот твоё добро! Это случилось, потому что ты крысишь. Проворачиваешь за моей спиной!
– Кто бы говорил? Я тебя с убийцей не сводил!
– Конечно. Это я его к себе позвала! Пустила в дом, – девушка искала поддержки в окружении. – Меня все обманывают. Вся ваша семейка. Я ведь доверилась. Дура! Какая же я дура!
– Да.
Богат сказал это так тихо, так жестоко констатировал, что как отхлынуло.
– Мы возвращаемся, – подытожила Вини. – Завтра же. Потерпи недельку, и всё закончится.
– Да поскорее бы.
Испепеляющие взгляды в следующую секунду, как нож – масло, с обеих сторон прорезало что-то холодное. Болезненно-отчаянное, что навеки остаётся на сердце не шрамом – кровоточащей пробоиной. Оба вздрогнули, словно хлыстом стёгнутые. Разошлись.
Ещё минуту назад бушующий в камине огонь теперь теплился светящимися углями. Всеми оставленный, медленно умирающий. Вини не давала себе отчёт, когда крушила всё хрупкое, до чего могли дотянуться парализованные руки. Богат не понял, как оказался на улице, в незнакомом квартале. Как есть, в куртке поверх халата, в ботинках на босу ногу.