В истории династии это, разумеется, не означало ничего иного, кроме того, что Ротшильды стали немного скромнее. Но банкирский дом, как и прежде, действовал на полную мощь. Богатства его остались нетронутыми, предприятия продолжали приносить фантастические прибыли, и всю разницу по сравнению с довоенными временами можно было, пожалуй, суммировать так: на новом этапе монопольный капитал Ротшильдов уже не оказывал такого решающего влияния на поворотные моменты всемирной политики, как, скажем, во времена битвы при Ватерлоо или займа на покупку Суэцкого канала.
Размаху деятельности австрийского дома Ротшильдов, разумеется, мешало то обстоятельство, что если в 1914 году венские Ротшильды еще были главенствующими банкирами могущественной великой державы, в 1918 году, с распадом австро-венгерской монархии, их деятельность ограничилась только маленькой Австрией.
Теперь уже в первую очередь все зависело от тесного сотрудничества всех Ротшильдов — английских, французских и австрийских — в сфере главным образом финансовых спекуляций. Лидером в этих маневрах был и остается до наших дней, можно сказать, исключительно влиятельный представитель французского дома Ротшильдов барон Эдуард Ротшильд, член правления французского национального банка.
Теперь Ротшильды решили создать международный банковский синдикат, щупальца которого тянулись от Луи Ротшильда с его венским банком «Кредитанштальт» до банкирского дома Морганов в Нью-Йорке. Международные валютные спекуляции приносили огромные прибыли всему клану Ротшильдов все время — вплоть до наступления всемирного кризиса 1929 года. Особенно сильно кризис затронул положение австрийских Ротшильдов. В 1930 году самый значительный в то время сельскохозяйственный кредитный банк Австрии «Боден-кредитанштальт» оказался на грани краха, и австрийский канцлер лично отправился к Луи Ротшильду просить принять на. свой баланс долги пошатнувшегося банка. Ротшильд внял просьбе канцлера, но в условиях всемирного кризиса эта спасательная акция настолько обременила сальдо приватного банка, что через год он и сам вынужден был прекратить платежи. Крах банка «Кредитанштальт» означал, собственно говоря, покатившуюся теперь лавиной великую экономическую депрессию в Центральной Европе, начавшуюся еще в 1929 году. Крах обошелся австрийским Ротшильдам в 30 млн. золотых шилл., а австрийскому правительству, предоставившему банку субсидии, — по меньшей мере вдвое больше!
Но Луи Ротшильд и после краха банка «Кредитанштальт» оставался самым богатым человеком в Австрии. Венский банк Ротшильдов этот крах не потряс. Ведь австрийские Ротшильды были еще и крупнейшими помещиками Центральной Европы.
Опасности для них надвигались совсем с другой стороны: к западу от австрийской границы в эти годы уже все громче топали сапоги нацистских штурмовых отрядов, и было ясно, что и венских Ротшильдов ждут определенные испытания, не потому, что они — банкиры, но потому, что они — евреи.
Впрочем, легендарный аппарат ротшильдовских курьеров в делах семейных продолжал существовать и функционировать, и банкирский дом французских Ротшильдов буквально за день до предстоящего «аншлюса» (присоединения к Германии) теперь уже маленькой страны — Австрии известил об этом Луи Ротшильда. Французские родичи советовали Луи Ротшильду немедленно покинуть Австрию. Но барон был великим сибаритом и явился (разумеется, в сопровождении лакея) с билетом на самолет на венский аэродром только на следующий день.
Однако прежде чем ему удалось сесть в самолет на Цюрих, два нацистских охранника опознали его и отобрали у него и билет, и заграничный паспорт. А двумя днями позднее эсэсовцы появились во дворце барона Ротшильда, чтобы предложить «следовать за ними». С этого момента началась трагикомедия отношений между нацистами и венскими Ротшильдами — характерный образчик глубокого почтения и уважения Гитлера к капиталистическим тузам.
Барон Луи Ротшильд ответствовал эсэсовцам, что он с радостью последует за ними, но прежде хотел бы поужинать. Штурмовики, которые не очень-то привыкли к такого рода пожеланиям, на сей раз, как видно, получили специальное указание, потому что терпеливо стояли возле стола, накрытого белой дамасской скатертью, и ждали, пока три лакея подадут барону ужин, а затем он не спеша омоет ароматной водой пальцы, выкурит после ужина привычную сигару, примет предписанные ему лекарства. Только после этого барон в сопровождении эсэсовцев покинул свой дворец.