От чемпионского удара в челюсть Клод как тряпочный растянулся на полу у ног Буна. Мешковатый коричневый костюм с человеческим лицом.
Бун напрягся, не зная, что делать. То ли броситься поднимать Клода, то ли скорее уносить отсюда ноги. Все принялись охать и ахать.
Джон помог Клоду подняться. Вставая, коротышка уцепился руками за стол Буна. Он помотал головой и тихонько выругался, только Бун смог расслышать. Затем обтер рукавом рот и застонал. «Господи, — подумал Бун. — Его сейчас еще и вырвет прямо на меня.» Бун протянул ему салфетку, но когда Клод поднял голову, выяснилось, что он цел и невредим — ни крови, ни синяков, ни выбитых зубов. Маленький паршивец оказался крепким орешком. Пошатываясь, Клод прошел к дальнему концу стойки, сел и снова помотал головой.
— Пардон, — пробурчал он.
— Ладно, — отозвался Джон, уже сидя на стуле и прикуривая сигарету.
«Хорошие дела», — подумал Бун.
— Эй, Бун, — обратился к нему Джон, затягиваясь сигаретой, — а ты куда направляешься, вверх или вниз?
— Вниз. В Литл Рок.
— М-м. Ты как будто бы городской. Что же ты там забыл?
— Может, работу найду.
— Что за работа?
Бун почувствовал тяжесть в желудке.
— Я… ну, вообще-то я актер. Немного преподавал. А сейчас сойдет любая работа, какая подвернется.
Он принялся теребить салфетку.
Джон кивнул:
— А-а.
— А вы ставили Шекспира? Я так люблю Шекспира, — всплеснула руками Рита.
Бун колебался. Наконец он заговорил, гораздо спокойнее, чем ожидал.
— Кое-что. Я играл в труппе в Майами. — Тут он кашлянул, выдерживая небольшую паузу. — Я… Мы каждый год ставили Шекспира в парке. Один сезон я даже играл Ромео.
— О, пожалуйста, покажите что-нибудь из Шекспира! — Рита даже подпрыгнула на месте и от восхищения зааплодировала.
Все тут же закричали: «Да! Давай что-нибудь» и поощряюще захлопали в ладоши. Бун ощутил на коже знакомое покалывание. Нетерпеливая публика, жаждущая его выступления. Как давно это было. В минувшей жизни.
— И вправду, покажи, что умеешь, — просил Джон, пыхтя сигаретой.
К черту, ничего я больше не умею.
— Да нет, ребята, не стоит.
— Мне кажется, актер — это так романтично, — воскликнула Рита и провела рукой по своим жиденьким волосам. — Всегда мечтала стать актрисой.
— Во-во, — буркнул Клод. — Вылитая Бетт Дэвис. Мэри Элис налила Буну кофе.
— Он еще и читает много, — объявила она. — Все подряд.
О, этого еще только не хватало!
Маленькая девчушка за столом возле двери помахала ему рукой. Лет семь. А может восемь. Светлые золотистые волосы. Похожа на чистенького рекламного ребенка с упаковки туалетной бумаги. Взрослые уже не умеют так улыбаться. А Эмма умела.
— Расскажешь нам сказку? — ее глаза сияли такой же голубизной, что и у Эммы.
Женщина рядом с девочкой наклонилась к ней:
— Отстань от дяди, Рейчел.
Она извиняющеся улыбнулась Буну — что, мол, поделаешь — ребенок.
— Да все нормально, — сказал вдруг Бун вслух. Девочка еще шире улыбнулась ему. Погребенные было воспоминания вдруг опять навязчиво вторглись в его мысли. Звук качающегося кресла, запах книг и свежевыстиранной пижамки. Смех маленькой девочки. Пронзительный визг покрышек на мокром асфальте и скрежет раздавленного металла, похожий на треск сминаемой в огромном кулаке консервной банки. Руль, вдавленный в грудь, блестящие осколки, впившиеся в щеки. Дождь на асфальте. Запах бензина. Нелепые мысли о том, что теперь сказать Лауре. Он неловко тянется к Эмме, рука, видимо, сломана. А там пусто. Густая паутина трещин на ветровом стекле. Свет снаружи играет на светлых волосах. Боль, вырубившая его прежде, чем он успел закричать.
Грудь сдавило железным обручем, стесняя дыхание. «О’кей», — сказал он, тотчас же испугавшись произнесенного слова. Обруч давил все сильнее. Он ведь мог еще и отступить. Но что-то подталкивало его, заставляя ступить под юпитеры внимания.
Он стоял в проходе между столом и стойкой. Мэри Элис выключила радио. Рита в предвосхищении подалась вперед. Клод сидел выпрямившись. На его лице застыло напряжение. В глазах девчушки плясал огонек интереса. Люди окутывали его своим теплом. Буну хотелось отплатить им тем же. Но как же больно, Господи, просто невыносимо.
Старые навыки все же понемногу просыпались в нем после длительного тревожного забытья. Он подумал о кресле-качалке наверху и том, другом, что он оставил в своей прежней жизни.
— Я… — он остановился, откашлялся, начал снова. — Я потерял одного человека. Мне очень не хватает… — первый раз в жизни Бун почувствовал себя старым. — Пусть будет для Эммы. — Бун глубоко вздохнул, все еще ощущая давление в груди. — И для Лауры. Она решила, что наш дом стал слишком пуст. Я не знаю, где она сейчас.