— Видишь ли, Иванов, — сказал Кутырев как-то смущенно, — я думаю, что для тебя не будет большой разницы, что мы будем делать — имитировать тебя или пародировать.
— Вот, вот, Кутырев, вот в этом ты и ошибаешься. Для меня очень даже большая разница, что вы будете делать — имитировать или пародировать меня. Потому что, раз ты смешиваешь в одну кучу понятия «сымитировать» и «спародировать», то я тебе должен объяснить, растолковать, что имитация… Ты правильно говоришь: имитатор схватывает не только внешние черты образа, он проникает в самый характер, в самую душу образа иного лица. А пародирование — это утрированное изображение чего-то, злое или добродушное передразнивание. Ты, Кутырев, учитываешь разницу или нет?
— Учитываешь…
— Очень хорошо… Уж если ты в пародировании не разбираешься, но учитываешь, и то хорошо. Имитацию я еще вам позволю, а никакого пародирования я вам позволить не могу, тем более всякого там передразнивания. Дилетанты, ни в чем не разбираются, — сказал я в сторону.
— Видишь ли, Иванов, — замялся Кутырев, — ты же знаешь, что в науке, как известно, открытия все чаще делаются на стыке — на стыке математики и физики, химии и биологии… Так что, может, и у нас что-нибудь произойдет… на этом… — Кутырев на этих словах замолчал.
— На чем на этом? — переспросил я.
— Ну, на стыке, — пояснил Кутырев.
— Чего «на стыке»? — переспросил я.
— Ну… имитации и пародии…
— Ну, ну… — сказал я, — давайте попробуйте… на стыке… Только имейте в виду, что бывает такой стык, за который можно получить и втык!..
— Ты, Иванов, — сказал Кутырев, потирая задумчиво макушку, — ты такой человек, что от тебя можно получить втык и без всякого стыка.
— Ну, это ты уж зря, — сказал я, — потому что человек, которому будет когда-то… — сказал я многозначительно, — имеет право на то, чтоб сейчас ему было… — я многозначительно замолчал.
Кутырев переглянулся с ребятами, словно стараясь понять, что может означать фраза «что человек, которому будет когда-то, имеет право на то, чтоб сейчас ему было…» Хотя недоговоренная мной фраза была очень простой по смыслу, она означала: что человек, которому будет когда-то труднее всех, имеет право на то, чтобы ему сейчас было не так уж трудно.
Отойдя от меня на некоторое расстояние, Кутырев стал о чем-то тихо совещаться с ребятами, а я…
А я уселся на стуле удобнее и стал, как всегда, делать сразу пять дел:
1) терпеливо сидел и ждал на себя сатиры;
2) правой рукой сжимал в кармане теннисный мяч для укрепления ладонной мышцы;
3) обдумывал свои денежные затруднения;
4) вдавливал левой ногой теннисный мяч в пол;
5) выяснял мысленно, кто же все-таки подсунул мне это проклятое стихотворение?
Из всех этих пяти занятий денежная проблема мучила меня больше других. Вообще-то все несекретные расходы, расходы по моим подготовкам к выполнению сверхтрудного сверхзадания, моя мама, сама того не зная, взяла на себя. Ну, во-первых, ЧЕПС (ЧЕПС — это сокращенно от Чедоземпр-псип-сверкс!) должен знать карту звездного неба, как свои пять пальцев. (Моя мама покупала мне билеты на все лекции в планетарий.) ЧЕПС должен быть по профессии физиком и геодезистом. (Моя мама накупила мне целую полку книг по физике и геодезии.) ЧЕПС должен уметь обращаться с кинокамерой. (Моя мама купила мне киноаппарат «Ладога».)
Но ведь были еще расходы и секретные. И какие расходы! Сандуновская термокамера в бане стоила мне каждый раз 30 копеек, измайловская центрифуга на аттракционах — один заезд 30 копеек, в Центральном парке «Мертвая петля» на самолете — 30 копеек. И так каждый день. То одно, то другое, то третье! А в воскресенье — и одно, и другое, и третье — все сразу! И по нескольку раз. Хорошо, что я два года тому назад организовал ФЧН (Фонд ЧЕПС Накоплений!), сэкономив на завтраках, билетах в кино, на мороженом и так далее. Этих накоплений мне еще месяца на два хватит. А дальше что? Может, поступить куда-нибудь на работу? Между прочим, между пятью делами, которыми я занимался, сидя на стуле, было еще и шестое: я, правда, не очень внимательно, но прислушивался к разговорам моих одноклассников, — они уже начали репетировать. К доске вышла та самая Анна Брунова, которую я причислил к чедоземпрам, и такое стала рассказывать про меня, что я вынужден к воспоминаниям о себе приложить этот пасквиль, написанный самым что ни на есть эзоповским языком…
Воспоминание пятое
ВОСПОМИНАНИЯ О ПАСКВИЛЕ АННЫ БРУНОВОЙ, ЗАПИСАННЫЕ МНОЙ САМИМ С ЕЕ СЛОВ