— Но длительность ударного процесса весьма кратковременна — от сотен миллисекунд до нескольких микросекунд. И тут на помощь метрологам приходят запоминающие осциллографы. Их осциллограмму можно наблюдать и фотографировать с экрана хоть через несколько суток после того, как произведено измерение! Однако ударное ускорение, основной параметр удара, осциллограф не может учесть, так как оно возникает уже после того, как сработал прибор. Полученную осциллограмму нужно описать математически, вложить информацию в перфоленту, обработать ее на ЭВМ — и лишь после этого можно считать, что работа закончена.
— Это еще что такое? Что здесь происходит? — сказала громко Зинаида Ефимовна.
Подумать только, как часто люди задают друг другу множество самых ненужных вопросов! По-моему, это все из-за того, что они просто не умеют ценить и экономить свое и чужое время. Возьмем, к примеру, нашу классную руководительницу. Она входит в зал и видит, что на сцене дерутся ребята. Видит, что дерутся, и все-таки спрашивает: «Это что здесь происходит?» Что происходит? Драка происходит! Я понимаю, если бы этот вопрос задал наш химик. Он подслеповатый. Это могло бы оправдать вопрос. А у Зинаиды Ефимовны очень даже хорошее зрение. Хорошо, что в сверхкосмонавтских науках это невозможно. Там вопросы надо задавать точно. И отвечать тоже точно и без лишних слов.
Обо всем этом я успел подумать, пока Зинаида Ефимовна читала мне нотацию о том, какое безобразное впечатление производят на нее в последнее время мои поступки. Вот к чему все сводится, когда о поступках человека судят только по его поступкам. К безобразному впечатлению. Я уже хотел было посоветовать Зинаиде Ефимовне судить обо мне, хотя бы на этот раз, не по моим поступкам, а по мотивам моих поступков, но не успел. В это время в моей голове промелькнула более важная для моих будущих сверхкосмических полетов мысль. Я вспомнил о своем пульсе.
Ничего. Я и так все выдержу. Я — Чедоземпр! Я вас не понял! Не перехожу на прием!
Зинаида Ефимовна продолжала все еще транслировать свою нотацию, когда, значит, в моей запыхавшейся голове мелькнула мысль о пульсе. С этими разговорами я совсем забыл о том, что я, по моей программе, должен был делать сразу же после драки. Я положил большой палец правой руки на пульс левой и, выбрав момент, когда Зинаида Ефимовна набирала в себя воздух, сказал:
— Зинаида Ефимовна, помолчите, пожалуйста, одну минуту.
— А что такое? — спросила меня Зинаида Ефимовна очень строго.
— Пульс! — сказал я, переводя взгляд на свои наручные часы и прислушиваясь к ударам.
— Тебе что, плохо? — спросила Зинаида Ефимовна.
В ответ на вопрос я мотнул неопределенно головой, стараясь не сбиться со счета. Вообще-то пульс был хороший. Глубокого наполнения. Ритмичный, как сигналы точного времени из обсерватории имени Штернберга. Вокруг все стояли молча, поэтому я быстро перемножил количество ударов на секунды и получил в итоге пятьдесят два удара в минуту. Ну и сердце у меня! Отличный мотор. Сами посудите: до драки — пульс пятьдесят два! После драки — пятьдесят два. Кто-то, когда-то, где-то будет доволен очень таким пульсом…
— Ну, что? — волновалась Зинаида Ефимовна. — Тебе действительно плохо?
— Все в порядке! — отрапортовал я Зинаиде Ефимовне. — Говорите! — И про себя добавил: «Вы Земля! Я Галактика. Перехожу на прием».
Мое самочувствие так же, как и моя подготовка, было, конечно, от всех засекреченным, поэтому на вопрос Зинаиды Ефимовны я промолчал. Я только про себя сказал голосом Левитана: «Самочувствие сверхкосмонавта Юрия Иванова хо-ро-ше-е!» — и громко добавил, обращаясь к Зинаиде Ефимовне:
— Говорите, Зинаида Ефимовна! Я вас продолжаю слушать!
Никогда я не думал, что такая простая фраза, как: «Говорите, Зинаида Ефимовна! Я вас продолжаю слушать», вызовет у всех, как говорят врачи, такую преувеличенную реакцию (гиперреакцию!).
Фразы возмущения так и полетели в меня со всех сторон:
— Ребята! Вы слышите, как он разговаривает с учительницей?
— Командует, и все: подождите! помолчите! говорите!
В общем, бесновались все ченеземпры. Весь драмкружок во главе со своим главным скоморохом Масловым. Не возмущалась только одна Зинаида Ефимовна. Потому что ее реакция на эту фразу была, видимо, еще более сложная, чем у остальных. После моих слов ее всю так затрясло, словно у нее под ногами был не пол, а вибростенд.