«Насчет «единственного» —это ты, папа, сказал удивительно, можно сказать, пророчески верно, — подумал я. — Только единственный на всем земном шаре… Единственным-то… им ветер не сопутствует, — продолжал думать я дальше, но это уже, вероятно, я думал во сне, не мог же я наяву думать стихами: —
Еще я услышал, как отец сказал маме:
— Почему мы никогда не сходим вместе в театр или, наконец, в кино? Почему в доме тихо? Почему никто не смеется? Почему не звучит музыка?! Почему никто не поет?! Почему к моему сыну никто не ходит в гости?
Впрочем, может быть, эти слова, мне просто приснились…
Судя по очень плохо сохранившимся страницам воспоминаний Юрия Иванова, на следующий день он проснулся в пять часов утра и чем он занимался до школы, было записано, как всегда, в недошедшем до нас бортжурнале. Затем по отдельным фразам можно понять, что он был в школе. На уроке алгебры он, вероятно, пытался учить чему-то учителя алгебры — об этом запись сделана в школьном дневнике учительской рукой. Еще в дневнике было записано:
«Читал учителю естествознания свою версию о происхождении человека (кстати, очень любопытную), но на вопрос: «Сколько в среднем живет человек» — ответил: «Не знаю!» Такой ответ считаю издевательством»,
— и подпись учительницы.
Затем Юрий Иванов, судя по его записям, после окончания уроков снова обнаружил у себя в кармане неизвестно каким образом туда попавший листок бумаги с новым стихотворением. Текст стихотворения сохранился плохо, но разобрать его удалось. Вот оно:
На двух следующих страницах, содержавших скорее всего комментарий стихов, все слова расплылись до неузнаваемости, зато на третьей странице удалось восстановить следующий текст:
«…Заезжал к Пелагее Васильевне за цветами. Она оказалась больной, поэтому не торгует цветами. Сходил в аптеку за лекарством для нее, затем она написала мне доверенность на торговлю цветами…»
Затем строк тридцать неразборчиво и затем разборчиво:
«…Я шел по земле: по большому постоянному магниту с огромным букетом гладиолусов для продажи. Перейдя подземный переход у станции метро «Дзержинская», я выбрал возле магазина «Детский мир» оживленный угол (как раз напротив памятника первопечатнику Федорову) и начал торговлю. Место для меня было самым счастливым. С этого угла очень хорошо просматривались проспект и переулок, так что появление милиционера или дружинника не могло застать меня врасплох. А если они все-таки появлялись, то я легко скрывался, смешиваясь с толпой прохожих.
Должен сказать, что у меня уже накопился некоторый опыт продажи цветов.
Правда, сегодня мне что-то не везло. Все время приходилось закрывать торговлю — то и дело появлялся милиционер, и мне время от времени нужно было скрываться от него в переулке… Конечно, я бы ни за что не попался со своими гладиолусами, если бы не…»