— Текст, конечно, нужно будет изменить, — сказал я.
— Как изменить? — забеспокоился Кутырев.
— Нет, не сейчас, — успокоил я его, — а со временем… Пойми же, из всего, что ты накорябал, только два слова имеют ко мне, и то очень отдаленное, отношение!
— Какие два слова? — обиделся Кутырев. — Почему только два? Здесь к тебе имеют отношения все слова! Я не корябал, а написал их в минуту вдохновения… И ведешь ты себя так вот нахально, и поешь фальшиво. И с уроков пения сбегаешь…
— А почему я вообще-то не занимаюсь пением, вы об этом не задумывались? И если пробовал петь на уроках пения и пел фальшиво, то почему? Вы об этом не подумали? — спросил я Кутырева.
— Ну потому, что тебе в детстве, наверное, медведь на ухо наступил, — предположил Кутырев.
— Мне медведь? На ухо? — переспросил я грозно. И пошел на характер. — Мне медведь?! Это я однажды шел по тайге и наступил медведю на ухо!
— Это на тебя похоже, — смирился Кутырев.
— Но вообще — это же не снайперский выстрел из этого, как его, из… киноружья, что ли? Разве ты, Кутырев, сам не видишь?
— Мы, к сожалению, о тебе ничего не знаем, — стал оправдываться Кутырев. — Где ты учился, как ты учился?.. Но не всегда же ты был таким гигантским нахалюгой и хвастливым всезнайкой, каким ты выглядишь сейчас. Сейчас, правда, у нас создана комиссия по расследованию твоего, я не хочу сказать темного, я хочу сказать твоего неясного прошлого.
— Ах, значит, уже и комиссию создали?! — восхитился я громко, но в это время раздался звонок. Кутырев поднялся и сказал:
— Пошли на урок, а завтра отснимем, — и он устало поплелся к двери, столкнувшись на самом пороге с Ниной Кисиной.
— Иванов, где Иванов? Ты здесь, Иванов? Ах, ты здесь Иванов! Тебя срочно вызывают к директору школы! Срочно! — выпалила Кисина.
Воспоминание шестнадцатое
СЕАНС ГИПНОЗА
…Когда я вышел на разведку в столовую, мама сидела перед зеркалом и что-то делала со своим лицом. Тогда я вошел в папину комнату. Он сидел в кресле и читал книгу. Я подошел к нему и заглянул через плечо, чтобы посмотреть, что он читает. Это была какая-то медицинская книга. Про какой-то скачущий тип темперамента у нервного подростка. Я присел и прочитал на обложке: «Нервные болезни». Так, значит, папа действительно решил докопаться до какой-то болезни в моем организме. Это у меня-то! Ну, ладно! Я на пресс-конференции тогда им все припомню. Все расскажу всем.
— Я надеюсь, ты по своему расписанию сегодня побудешь дома? — спросил меня отец. — С минуты на минуту к нам должны прийти дядя Петя и… остальные, — добавил отец каким-то неуверенным голосом.
— Сегодня вечер школьной самодеятельности, — сказал я, — необходимо мое присутствие.
— Это что-то новое, — сказал отец. — Юрий Иванов на вечере самодеятельности.
Что-то новое в этом было, и с отцом действительно нельзя не согласиться. Ни на какой вечер самодеятельности и вообще никакого свободного времени я, конечно, не имел, но на афишу, висевшую в школе и призывно извещавшую о генеральной репетиции, я обратил внимание, главное — на три слова:
«Слепой космический полет, клоунада».
«Это еще что за «слепой» и что это еще за «полет», да еще «космический», и что это еще за «клоунада»?» —размышлял я, недовольно хмуря и без того свое хмурое лицо.
«Посмотрим, посмотрим, — подумал я тогда у афиши, — над чем и над кем это и, главное, кто это вздумал посмеяться?! Там клоунады. Здесь папин консилиум, а по расписанию у меня еще столько нагрузок. Время! Где взять еще бы сутки? Да какие там сутки, как прибавить к этим суткам еще бы часов двенадцать-тринадцать? Да какие уж там двенадцать-тринадцать, хоть бы часов пять-шесть, — думал я, возлагая бесстрашно свой дневник на стол перед папиными глазами.
Выход только один, — продолжал я думать, — надо спать в то время, когда не спишь, и не спать, когда спишь. Не может быть, чтобы природа не запатентовала такое изобретение у животных, или у птиц, или у насекомых. Человек должен это обнаружить, разгадать и взять себе на вооружение…»
Между прочим, отец все еще не прикасался к дневнику. Я пододвинул его к отцу поближе. Отец вздрогнул, весь как-то съежился и даже, по-моему, отодвинулся от дневника вместе со стулом, на котором сидел. Отец по отношению к дневнику вел себя, в общем-то, правильно. Дело в том, что меня вызывали к директору школы в этот исторический для меня и для всех день два раза: перед уроком и второй раз прямо с первого урока, когда выяснилось, что тот аттракцион, который я устроил классу в парке культуры и отдыха, не прошел для них даром и для меня тоже. Почти весь класс не явился на уроки. О том и было записано в моем дневнике рукой директора: