Кутырев посмотрел на меня как-то невразумительно, и я понял, что это предложение для него слишком сложное. Поэтому я снизил свои требования и сказал:
— Слушай, Кутырев, есть такая брошюра, под названием «Психологические аспекты расстановки кадров». Там говорится, что при подборе и расстановке кадров целесообразно руководствоваться положением о соотношении врожденных и приобретенных качеств человека, на базе которых формируются способности. Способности в психологии — это комплекс выработанных в процессе деятельности достаточно стойких свойств личности, являющихся условием успешного выполнения некоторых видов деятельности.
После этих слов Кутырев посмотрел на меня еще более невразумительно и сказал:
— Иванов! Пощади!
И я его пощадил. Я замолчал. А Кутырев опять спросил:
— Ты работал над ролью?
— Если вы все это (я обвел руками зрительный зал) считаете работой, то я работал!
Наконец всё и все очутились каким-то чудом на своих местах, и Борис Кутырев произнес длинную и пространную речь, похожую на лекцию об актерском мастерстве и технике речи…
Слова-то какие: «мастерство», «техника речи»! В конце своей речи Кутырев призвал на помощь Александра Сергеевича Пушкина, который будто бы гениально сформулировал в стихах всю суть актерского мастерства: «как роль свою ты верно поняла, как развила, ее»… в смысле развила, — пояснил Кутырев, — «с каким искусством, как будто бы слова рождала не память рабская, но сердце!».
«И на это, — подумал я про себя, яростно сжимая теннисный мяч в руке, — тратить свою память и сердце». Я положил руку на пульс — сердце билось как всегда, пятьдесят два удара в минуту.
Конечно, посещение генеральной репетиции было для меня самой большой перегрузкой за последнее время. И это вполне понятно: у меня не было никакой адаптации к театру. Я уже даже не помню, когда я был последний раз в кино. Так как легче всего человек переносит перегрузки по направлению от груди к спине, это показал опыт космических полетов, то наилучшим положением космонавта в кресле является положение под углом сорок пять градусов к направлению, по которому действует ускорение. Правда, под углом восемьдесят градусов к действию ускорения космонавт способен выдержать необычайные перегрузки — в двадцать шесть с половиной раз. Но я, конечно, здесь, в зрительном зале не мог принять такое восьмидесятиградусное положение перед перегрузками школьного концерта. Тогда бы мне пришлось смотреть концерт лежа, что вызвало бы у звезд школьной самодеятельности полное недоумение. И вообще, с удовольствием бы я сейчас сидел в своей комнате, смотрел бы в телескоп на настоящие звезды, а не на эти «звезды школьной самодеятельности», как назвал свою труппу Борис Кутырев.
Я занял соответствующее положение под углом в сорок пять градусов и сказал:
— Можно начинать! Давайте, давайте, показывайте, по какой такой системе вы тут все вместе теряете даром время! Или вы здесь тоже на стыке систем готовы сделать открытия?!
— Юрий Евгеньевич, пощади! — взмолился Кутырев.
— Ключ на старт! — сказал я и пояснил: — Это значит, что начинает действовать автоматика старта!.. Протяжка один!.. Ключ на дренаж!.. Протяжка два!.. Пошла команда: восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Пуск!..
— В общем, ребята, начинайте! — перевел Кутырев мои космонавтские слова на обыкновенный человеческий язык.
Занавес стал медленно раздвигаться.
Воспоминание восемнадцатое
СЛЕПОЙ КОСМИЧЕСКИЙ ПОЛЕТ И НЕОЖИДАННОЕ ПРОЗРЕНИЕ
Первый номер школьного концерта, который я смотрел, назывался «Гвоздь». Написал эту сценку Борис Кутырев. Начал он так: «Здравствуйте, ребята! Начинаем наш концерт!» На сцену вышли Виктор Базыкин и Борис Павлов. Сделав несколько шагов, Виктор Базыкин споткнулся и чуть не упал, еле удержался на ногах и сказал: «Ну, конечно, гвоздь! Это называется приготовили сцену к концерту. Безобразие! Пришли сегодня с Борисом за час до концерта — гвоздь торчал, час прошел — Борис палец о палец не ударил… А что сложного?.. Нагнулся… (Виктор нагнулся.) За шляпку… И… и ведь гвоздик-то маленький… Вытащить — раз плюнуть! Ну ладно, Борису это так не пройдет». Затем он крикнул в сторону кулис: «Борис!» После этого на сцене появился Борис. Виктор засмеялся и сказал всем нам, сидящим в зале: «Интересно, споткнется он или нет?..» И не успел Виктор задать этот вопрос, как Борис Павлов споткнулся и упал. А Виктор захохотал и произнес: «Так я и знал». Потом он сказал: «Борис, это что такое?» Борис посмотрел на пол и сказал: «Гвоздь». А Виктор спросил его: «А почему ты его не вытащил?» «А я думал, ты его вытащил», — ответил Борис. «А почему это я должен вытаскивать? — возмутился Виктор. — Мы, по-моему, с тобой отвечаем за сцену одинаково». «Нет, ты отвечаешь больше!» —заявил Борис. А Виктор спросил: «Это еще почему?» «Потому что ты больше. Ты большой. Ты выше ростом. Ты акселерат. А мое дело маленькое. Я ведь меньше тебя», — ответил Борис. «А гвоздь большой, что ли?» — спросил Виктор. «Гвоздь маленький», — ответил Борис. Тогда Виктор заявил: «Ну и вытаскивай. Попадется большой — я выдерну». «Хитрый. Я этот маленький вытащу, а большой тебе вдруг не попадется», — не согласился Борис. «Хорошо. Что ты предлагаешь?» — спросил Виктор. «Давай вытащим его вместе», — ответил Борис. «Вместе? Такой маленький гвоздь? Буду я руки марать», — ответил Виктор. «И я не буду», — в тон ему заявил Борис. Потом Виктор сказал: «Ведь нам с тобой здесь ходить, номера объявлять. Спотыкаться будем». А Борис возразил: «Еще чего! Мы же с тобой знаем, где он торчит?» «Ну, знаем», — согласился Виктор. «Значит, будем обходить его стороной», — сказал Борис. «А ребята?» — спросил Виктор. «Не зацепятся. Гвоздик-то пустячный, а разговору… — сказал Борис. — Вон Сережка Голованов идет… Сейчас проверим…»