Мама открыла входную дверь в прихожей, и спустя минуты три раздался стук в дверь моей комнаты. Потом открылась дверь, и я увидел испуганное лицо моего отца.
— Тебе пришла бандероль, — сказал боязливо отец. Его все пугает в последнее время. — Ты от кого-нибудь ждешь бандероль? — папа держал в руках довольно толстую книгу, завернутую в бумагу и перевязанную крест-накрест бечевкой.
— Жду. Я жду.
— Что ты ждешь? — спросил почему-то очень испуганно папа.
— Стихи, — сказал я. — Жду стихи. — Я был уверен, что это мне прислали стихи.
— Почему стихи и от кого стихи?
— Не знаю почему и не знаю от кого, но я их жду.
Я взял бандероль и распаковал ее. В пакете была книга под названием «Моя автобиография», и ее автором был знаменитый естествоиспытатель Чарлз Дарвин. «Это что-то новое», — подумал я, раскрывая обложку книги, и там, за обложкой книги, я увидел листок бумаги со стихами.
«А это что-то старое», — подумал я, разглядывая страницу с рифмованными строчками. На странице было написано вот что:
В конце стихотворения была приписка:
«Когда прочитаешь эти стихи, открой автобиографию Чарлза Дарвина, там, где торчит бумажная закладка, и прочти то, что подчеркнуто красным карандашом».
Раскрыв книгу, я сделал все, что мне было подсказано, — прочитал подчеркнутые строчки, и первый раз озадаченно потер свой лоб. Я никогда не думал, что Чарлз Дарвин принесет мне в жизни столько неприятностей!
Ну и пилюли преподнес мне этот великий естествоиспытатель Чарлз Дарвин! Уж лучше бы я не читал его автобиографию. Из-за него теперь мне придется вставлять в мой бортжурнал занятия пением, танцами и чтение стихов. А как мне быть, если старик написал в своей биографии, что «если бы ему пришлось заново прожить свою жизнь, то он бы не замкнулся бы целиком только в своей науке…» Он так и заявил, что занятие одной какой-либо наукой «ослабляет эмоциональную сторону нашей природы». И, мол, не только «равносильно утрате счастья», но и «вредно отражается на умственных способностях…» Конечно, петь или танцевать — это небольшое удовольствие. Можно сказать, просто мучение, но если это надо для того, чтобы мозги не сохли, то какой может быть разговор, надо петь!
Размышляя, я быстро зашагал. Вернее, чуть было не забегал по комнате. Так меня искренне расстроил Чарлз Дарвин своими словами о том, что я, как и он, столько времени «ослаблял эмоциональную сторону нашей природы» и что это «равносильно утрате счастья»! Я тут же решил начать немедленное «усиление эмоциональной стороны нашей природы», что было, вероятно, равносильно обретению счастья.
«Ну и преподнес мне пилюлю этот знаменитый естествоиспытатель, товарищ Чарлз Дарвин», — думал я.
— От кого бандероль? — спросил отец, заглядывая в дверь.
— От Чарлза Дарвина, — ответил я.
— Не может быть! — вздрогнул отец. — Чарлз Дарвин умер, и ты не можешь получить от него бандероль!
— Но эта бандероль не лично от него, — пояснил я. Отец скрылся, как бы растворился в пространстве…
Я уже и позывные себе придумал: «Я — Круг! Я — Круг! Слышу вас хорошо!.. Прием!»
Я почему взял себе в позывные «Круг»? Круг — это самая завершенная фигура на свете. Вот шестиугольник в пчелиных сотах — это такая фигура, которая требует для постройки минимум материала, а получается максимум прочности, а круг — это, по-моему, самая завершенная, самая красивая линия на свете. Недаром Земля и все планеты круглые. Вот поэтому я хотел взять себе в позывные слово «Круг». Но теперь, после того как я, по Чарлзу Дарвину, не занимаясь искусством, ослабил свою человеческую природу, я уже не могу считать себя КРУГОМ. Линия круга у меня не смыкается, а несмыкающаяся линия круга — это не круг, так же, как час без секунды — это только пятьдесят девять минут и пятьдесят девять секунд, так же, как арбуз, из которого вырезана долька, — это уже не целый арбуз. Вот почему я уже назавтра вставил в свое расписание первое посещение урока пения. При этом у меня на губах, конечно, будет весь урок играть ироническая и благосклонная улыбка, чтобы никто не подумал, что я это всерьез делаю.