— А Иванов не натирает, а, по-моему, танцует.
— И поет…
— Сорвал урок пения и поет!
— Голованова и Гранина, запишите это тоже в симптомы: вдруг запел и затанцевал.
Три минуты прошло. Усилив немного эмоциональную сторону своей природы с помощью танца, я снял с ног щетки, выключил магнитофон и в сопровождении ребят из нашего класса прошел в папину комнату.
Мне было очень неприятно, что сначала никто не решался начать разговор. Трусы ничтожные. Ченеземпры! Сидят на стульях хором! Мнутся! Ну, кто самый смелый? Начинай! Я думал, что первым по злобе начнет, конечно, Маслов! Но первой говорить неожиданно для меня начала Голованова.
— Евгений Александрович, — сказала она, — я скажу сразу вам без всяких предисловий и дипломатии. Может, это не совсем дипломатично и даже жестоко, и даже безжалостно… Вы ведь отец Иванова… Раньше мы думали, что у Юрия просто сложный характер. Потом мы думали, что ваш сын Юрий… В общем, у нас было несколько версий… Целый месяц думали, обсуждали… У нас вот и протокол есть… Слушали… «О Юрии Иванове»… Постановили… последнюю версию считать правдоподобной. Единогласно!.. То есть почти единогласно… Двое воздержались… А один человек против… Ваня Зайцев против… Зайцев против последней версии и против предпоследней версии. Зайцев, встань!
Зайцев встал и сказал:
— Последняя версия — это вообще бред, а предпоследняя — это бред сумасшедшего. Предпоследняя — это с больной головы на здоровую.
— Да мы и сами, — сказала Вера Гранина, — от предпоследней версии отказались. Я вам просто хочу рассказать, как мы дошли до предпоследней. Говорить неудобно, но я скажу. Мы сидели и думали про диагноз… Вы нас, конечно, извините за диагноз… У нас, я и Люда, мы с медицинским уклоном, мы говорим, в общем… Люда, говори, что ты говорила…
— Я скажу вам прямо, как будущий врач, — сказала Люда Голованова. — Я давно наблюдала за вашим сыном с научной точки зрения. Я даже «Историю болезни Ю. Иванова» завела для практики, конечно… Вот тут у меня симптомы…
— Так, — сказал папа, — и какой же диагноз?
А Люда продолжала:
— …записаны. Вот раздражение эндогенного и реактивного характера, плюс неожиданные разрешения аффектов, плюс бормотание и выкрикивание отдельных несуществующих ни на каком языке слов, вроде: «пураближ», «ченеземпр», «чедоземпр» и так далее и тому подобное, в итоге получился… чок…
— Какой чок? — переспросил папа.
— Ну, что он чокнутый… извините, конечно… а по-научному… псих…
— С приветом, в общем! — сказал кто-то из ребят за моей спиной.
— А вы в детстве не болели нервными болезнями? — спросила Вера моего отца.
— Нет, — сказал папа, печально глядя на меня.
— А ваш Юрий не болел?
— При мне не болел, — сказал папа, — но я часто и надолго уезжал в командировки… Я фининспектор… Может, он без меня болел?
— Иванов, — спросила меня Люда Голованова, — ты в детстве не болел детскими болезнями?
— Я никогда ничем не болел, — сказал я.
— Это тоже симптом, — сказала Голованова. — Они всегда говорят, что они вполне здоровы…
— Кто — они? — спросил папа Голованову.
— Ну они… — ответила Голованова.
— А я с этим диагнозом был тогда не согласен! — сказал вдруг Зайцев. — И сейчас тоже. По-моему, Иванов никакой не псих, а обыкновенный, рядовой гений… Он мне хоть и враг, я все равно так про него скажу: он со мной три раза дрался…
— Четыре, — поправил я Зайцева.
— Четыре, — согласился Зайцев. — Три раза из-за того, что я прикоснулся к его портфелю, и один раз — из-за книги — я хотел посмотреть картинки в книге «Кукла госпожи Барк»… И все-таки мне кажется, что Иванов — это самобытная и даже выдающаяся железная личность, просто незаурядный тип…
— Именно тип! — крикнула Гранина.
«А этот Зайцев в людях разбирается!.. — подумал я. — Не то, что другие».
— Да он же противный! — сказала Филимонова.
— Ну и что? — ответил Зайцев. — Бывают приятные незаурядные личности, а Иванов — неприятный.
— Ты говори по существу его поступков, — сказал Маслов.
— Я и по существу скажу… Атомы железа-57, как известно, существуют в двух видах. Есть возбужденные, радиоактивные атомы, испускающие гамма-лучи, и есть обычные атомы железа, невозбужденные. Так вот, Иванов, по-моему, возбужденный и активный человек.
— Это ты точно сказал, — согласился Маслов. — Только ивановская возбужденность и активность слишком дорого всем обходятся.