Как-то, когда они купались, Четвертый, заметив оставленный Андреем на мостках магнитофон, осторожно нажал клавишу. Магнитофон охотно отозвался майской грозой. От громовой канонады Четвертый в ужасе отскочил, а Андрей закричал ему из воды:
— Эй, не балуйся с моим громом!
По вечерам они ходили в ближайший поселок на танцы, а Четвертый, так и не принятый в компанию, маячил в стороне…
Скучно на танцах… Местные ребята во главе с семнадцатилетним верзилой по прозвищу Сутулый выламываются на середине площадки, показывая «столичный» стиль, задирают приезжих, разобщенных ребят-москвичей. Им тоже скучно, да пойти больше некуда. Не станешь ведь каждый день гонять в Москву за шестьдесят километров, где в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького, по рассказам Сутулого, играет в «шестиграннике потрясный джаз». А его дружки стоят вокруг развесив уши.
Андрей и его «летние друзья» только снисходительно усмехаются на эти провинциальные восторги.
И здесь, на танцплощадке, где уныло гремела музыка и лениво кружились пары, Андрей не танцевал… И здесь он не находил той единственной, которой уже принадлежало его сердце.
Ее нет, еще неизвестно, когда она появится, а он уже написал ей письмо. Трогательное немного и, главное, первое любовное послание, точь-в-точь такое, какое в ночном уединении может написать незнакомой и еще даже неизвестной девушке едва созревший юноша, испытавший первые радости любви и еще не изведавший ее мук. Но это у него впереди…
Ее нет… Ее нет… ни на берегу речки, ни в лесу и вообще в дачном поселке.
Однажды, ничего не сказав матери, Андрей уехал в Москву. В этот день, словно гонимый лихорадкой, он вновь метался по огромному городу: он был в консерватории, в картинной галерее, на поэтическом вечере в Политехническом — везде, куда влекло его неосознанное поэтическое чувство, потому что любовь тоже поэзия.
Он снова оказался в сквере под тем самым деревом, где когда-то произнес поразившие его слова.
— Андрей, на дачу покатим? — раздался чей-то голос.
Андрей поднял голову. У бровки сквера, придерживая мопед ногой, стоял Первый.
— Гляжу, ты! — весело сказал он. — Думаю, кто это? Знакомая личность!.. Ты что ж не сказал, что в город собираешься? Мы бы с тобой мигом! Я за своим транзистором гонял. Забыли в суматохе, когда на дачу собирались.
Они мчались по загородному шоссе. Первый включил приемник. Сочный, волнующий голос Яхонтова читал стихи Пушкина «Желаю славы я!..»
«А я? — подумал Андрей. — Я тоже славы желаю!.. Немедленно. Может, тогда я сразу нашел бы… Она нашла бы меня… Я читал бы стихи в Политехническом, как известные поэты, она подошла бы ко мне откуда-то из задних рядов, попросила бы автограф, я написал бы, поднял глаза и увидел: ОНА!..»
Глава пятая
Андрей разделся, положил на одежду книгу и медленно вошел в воду. Лес отражался в речке, колеблясь на мелкой волне.
Компания решала задачки и привычно ссорилась, не находя решения.
Ветер перевернул страницы книги, и из нее вылетело письмо. Третий подхватил его, чтобы положить на место, но успел прочесть первые строчки.
«Здравствуйте, Тэна!
Это письмо вам пишет…»
Трое склонились над письмом, хотя и не собирались читать его до конца.
— Ага! Понятно, почему Ленский не танцует… — иронически бросил Первый.
Они беззлобно засмеялись, переглянулись и водворили письмо на место.
Когда Андрей, сплавав на другой берег, вернулся, Первый многозначительно подмигнул ему:
— Долго будешь ее прятать?
— Кого? — удивился Андрей.
— Брось! Мы все знаем! — хохотнул Второй.
— Ты хоть расскажи, какая она? — попросил Третий.
— Да кто?
— Тэна твоя… — выпалил Первый.
Андрей молча отодвинулся. Трое лежали вместе. Андрей чуть в стороне.
И тут свершилось!
Берег все тот же, все такой же реденький лесок просматривается почти насквозь, все так же покачиваются лодки, прикованные к пристани, но уже свершилось то, что вдруг привлекло внимание троих, а для Андрея преобразило этот простой пейзаж в мир сказки.
На берегу появилась Она.
На первый взгляд это была обыкновенная девочка, но Андрей с первого же мгновения почувствовал, что это Она!..
Все трое повернули голову к Андрею и, увидев на его лице отражение того, что происходило в его душе, спросили:
— Она?
— Та самая?
— Тэна?