15. 10. 42. В прачечной все по-старому. Капитан то впадает в меланхолию – и тогда щелкает солдат по физиономиям, то в лирику – и тогда постоянно торчит в моей пошивочной мастерской и совершенно не дает мне работать, требуя внимания к его болтовне. Вчера он мне авторитетно заявил, что Чайковский не может быть русским, так как он слишком культурен для русских. Знает он у Чайковского только оперы и больше, конечно, ничего. Я спокойно ответила, что русская культура не пострадает от признания или непризнания ее каким-то безграмотным интендантским чиновником. А он очень гордится тем, что кончил интендантскую академию. Думала, что он меня ударит. Но он выскочил как ошпаренный. Теперь, по крайней мере, неделю не будет мне мешать.
16. 10. 42. Напрасны были надежды на спокойную работу: капитан сегодня пригласил меня завтракать с собой. Я отказалась. Они всегда смотрят тебе в рот и удивляются, что ты не хватаешь еду, как голодный пес. И очень мне обидно было. У него такой прекрасный кофе. Выпьешь чашку и чувствуешь себя бодрым целый день. Не хочу есть ничего вкусного, если Коля сидит на голодном пайке. И не хочу пользоваться завтраками у интендантских капитанов только потому, что в данный момент у этих капитанов хорошее настроение. Разопсевают они очень быстро, эти самые капитаны. Сейчас же в благодетели записываются. А мне благодетели всех наций и всех пород осточертели.
18. 10. 42. У нас появились новые друзья. Сидим мы с Колей вечером в своей комнатушке и разговариваем. Вдруг в кухне какой-то грохот и рев, распахивается дверь, и в комнату вваливаются пять испанских солдат. Все сущие дети. Стали что-то лопотать. Один увидел книги на полках и завопил: «Муча культура». Начали пожимать нам руки. Уселись, кто на диване, кто на полу, и начался высококультурный разговор. Говорили по-немецки, по-испански и по-французски. На всех этих языках все знаем по несколько слов. Все были весьма довольны. Потом один из них куда-то слетал и притащил бутылку крепчайшего коньяка. Мы выпили с Колей по глотку и совершенно опьянели, а они высосали остальное – и хоть бы что. Потрещали, посмеялись и улетели. Обещали приходить часто.
3. 11. 42. Вчера к нам в прачечную приехал с фронта сержант за бельем. Голова у него была вся забинтована. Я взволновалась о раненом солдате и начала суетиться, чтобы его скорей отпустить. И никак не могла понять, почему моя забота о раненом вызывает такое гомерическое веселье у моих солдат. Они ржали, как полоумные. Я обозлилась, но ничего понять не могла, пока не пришел переводчик и не сказал мне, что в испанской армии существует позорное наказание за нетяжелые преступления против дисциплины – солдатам бреют головы начисто. Вот они потом и бинтуют себе головы. Я взбесилась и потребовала, чтобы мне были рассказаны все их фокусы. Ибо я не хочу больше разыгрывать из себя дуру. Что он им переводил не знаю. Но все они притихли и ходили смущенные. Конечно, недолго. Хорошо, что это был не Доцкий. Тот бы напереводил. Такая дрянь, что сказать невозможно. И он дрянь, и невеста его дрянь, вероятно, и «тетка дрянь»[205].
5. 11. 42. Сегодня исполнилось одно из моих детских желаний. Прочитав роман Лоти о басках[206], я страстно мечтала их увидеть. И вот сегодня я видела. Приезжали ко мне за бельем. Как они не похожи на испанцев. Очень привлекательная внешность. Высокие, худые, несколько похожи на американских индейцев по типу лица, но благороднее и тоньше. Как будто бы из камня высечены. Очень сдержанно и благородно держатся. Все манеры и осанка имеют какое-то неподражаемое достоинство. Совсем не то – португальцы. Это совершенно комические фигуры. Высокие, упитанные и все, сколько я их видела, на одно лицо: точная копия старых парикмахерских вывесок или парикмахерских кукол. Румяные лица, приклеенные, закрученные кверху усики, ярко красные губки, масляные карие глазки. Те самые, о которых поется в жестоком романсе. Прямо на заказ, идеал горничной или швейки из старинной русской провинции. И все как один. Двойники.
12. 11. 42. Колей продолжают интересоваться разные высокие особы. Вчера лежали мы себе в постели. Коля уже заснул, а я еще читала, держа коптилку у себя на груди. Стук в двери, и входят два тевтонских красавца. Уже то, что они постучали, указывало, что это или из СД, или похуже. Эти самые вежливые люди на свете. Наши ГПУ тоже всегда вежливы были. Один-таки прямо настоящий красавец. Хоть в кино показывай. Мое предположение оказалось правильным. Новые СД пришли знакомиться. Один говорит по-русски как русский. Он из Эстонии. На вопрос, где это он так научился говорить по-русски, ответил: играл в детстве с русскими детьми. Ну, от игр так не научаются. Мы сами с усами, хоть и не СД. Зовут его Курт, а другого – Пауль.
Что им от нас было нужно, не понять никак. Но ясно, что что-то нужно, что-то выпытывают. Просили составить наши пожелания насчет газеты. Сидели примерно часа два. Надоели. Манеры самые изысканные, и беседа носила самый «дружественный и непринужденный» характер. Мне больше понравился немец, который по-русски не говорил и не понимает ничего. Эстонец – штучка.
16. 11. 42. Знакомство с новыми друзьями из СД принимает все более «интимный» характер. Сегодня были уже в третий раз. Приезжали со специальной целью: поговорить со мной по поводу моего гадания. Видите ли, какая осведомленность! Я им объяснила мою точку зрения на гадание вообще и на фронте в частности. Я сказала, что не надо много ума на это, а надо только немного знания человеческой психологии. А к тому же, мол, и помирать с голода на фронте мне тоже неохота. А это чуть-чуть, но подкармливает. Засмущались. А кончилось тем, что просили им погадать. Сначала это было только желание меня проконтролировать насчет «знания психологии». Я была в ударе и показала им! Они прямо рты пораскрывали. И несмотря на всю их СД-шную практику, не разглядели, что я не «гадала», а раскрывала их характеры. Никаких же предсказаний, собственно, и не было. А так как характеры их не весьма загадочны, то и вышло, что я гадалка вне конкуренции. На лесть они идут так же, как и мои девушки и бабы. Может, даже еще больше. Только с ними надо потоньше разыгрывать психологические этюды. Немец Пауль так просто пищал от восторга. После гадания они просили меня написать им маленькие заметочки о «настроениях населения». Пожалуйста. Если они думают (а они именно так думают), что я им поднесу на ладошке: вот тот-то большевик, а та-то шпионка, то они весьма ошибаются. Я знаю, что им написать, и настроения населения я тоже очень хорошо знаю. Заказ должен быть выполнен послезавтра.
20. 11. 42. Вероятно, я очень скоро вылечу из своей прачечной. Вчера зверски поскандалила с капитаном. Обыкновенно к нашему приходу военнопленные растапливают котлы, и мы прямо приступаем к стирке. А сегодня новое распоряжение: прачки должны сами топить печи. А у нас, как назло, срочные заказы с фронта, и я все время трясусь, что мы их не выполним. Я рассвирепела и вызвала переводчика из штаба и потребовала, чтобы он переводил точно все, что я скажу. Сказала я много, но ничего грубого, а только весьма серьезно указала на то, что при такой вдохновительной манере работать как следует невозможно. И притом женщинам очень тяжело таскать воду и наливать ее в котлы самим. Мужчинам это и то не под силу, тем более, что я никак не могу добиться самой примитивной механизации всего нашего производства. По каким-то, мне совершенно непонятным причинам капитан не хочет устроить даже шланга для наливки котлов. Т.е. подозреваю, что причина просто та, что этот дурак обиделся, что не он догадался. Но этого я не говорила. Капитал ревел, как разъяренный бык. По-видимому, Доцкий переводил не совсем точно. Он меня терпеть не может за то, что я никак не скрываю своего мнения о нем, и наврал капитану каких-то грубостей от моего имени. Когда капитанский рев достиг своего зенита, я хлопнула дверью и ушла с работы раньше времени, без разрешения и без провожатого. Часовые меня уже знают и пропустили. Сейчас сижу и жду вызова в немецкую комендатуру и всяческих казней египетских. Но я не пойду работать, если должна буду заставлять женщин таскать сотни ведер воды. Пусть идет, кто хочет.
205
Аллюзия на «Сорочинскую ярмарку» Н.В. Гоголя: «Сорванец негодный! Я не видала твоей матери, но знаю, что дрянь! и отец дрянь! и тетка дрянь!»
206
Имеется в виду роман «Рамунчо» (1897) о баскских контрабандистах – самый известный роман французского писателя Пьера Лоти (наст. имя и фам.: Жюльен Вио).