В вопросе отношения к войне население делилось на несколько категорий, которые условно можно было бы охарактеризовать так:
– Правящее меньшинство, на которое непосредственно опирается правящая клика – высшее партийное руководство, почти все высшее советское руководство, руководство НКВД и часть работников НКВД – республиканского и областного масштаба – страшилось тоже неудачного исхода войны.
– Партийный и советский актив вообще, часть беспартийных, занимавших ответственные посты в промышленности, городских органах управления и т.д. войны не хотели и боялись ее.
– Лояльно настроенные по отношению к большевизму, считавшие, что большевистский режим защищает интересы России – войны тоже не хотели.
– Враждебно настроенные по отношению к большевизму, убежденные антибольшевики, убежденные антибольшевики активные, искавшие путей борьбы против большевизма, находившие эти пути, боровшиеся, пассивные, аполитичные обыватели – все ждали войны, ждали крушения большевизма.
На занятых немцами территориях оставались не только потому, что хотели принять активное участие в борьбе против большевизма. Активно боролось и ждало возможностей борьбы отнюдь не подавляющее большинство. Пассивная аполитичная масса, антибольшевистски в общем настроенная, оставалась и по причинам бытового характера: одни не хотели бросать собственные дома, обжитые места, другие не могли оставить больных или стариков, третьи вообще стремились переждать, пережить страшное время, уцелеть. Однако вся эта масса была настроена все-таки антибольшевистски, пассивно антибольшевистски.
В деревне ждали «германца», не скрывая даже своих надежд. За редким исключением, деревня не эвакуировалась. Только в тех местах, где останавливался фронт и стоял некоторое время, иногда военное командование успевало эвакуировать жителей. Если эвакуированных успевали посадить в железнодорожные составы – их увозили. Если эвакуировали на пароходах и пешком – крестьяне расходились по ближайшим тыловым деревням, а после того, как фронт перекатывался через них, возвращались в родные села.
О приходе немцев говорили открыто, готовились к разделу колхозов.
Там, где сельские коммунисты пользовались среди населения особенно дурной славой, можно было услышать открытые угрозы: «Вот германец придет, тогда мы с ними по-другому будем говорить».
По распоряжению властей колхозы угоняли колхозный скот на восток. Колхозники всячески саботировали отправку скота. Нередко отправку гуртов скота задерживали под всякими предлогами до последнего момента, когда колхозное начальство садилось на лошадей и бежало на восток. Оставленный скот делили. Если скот все-таки угоняли, его старались задержать по дороге, прятали в лесу. Большинство скотогонов бежало с дороги назад домой.
Раздел колхозов начинался сразу после ухода Красной армии, а в некоторых местах делили еще, так сказать, при советской власти. Делили организованно, поровну. Обычно при разделе поднимался вопрос об имуществе раскулаченных. В тех селах, куда возвращались раскулаченные, им отдавались, если были целы, их дома, из колхозного имущества выделялся сельскохозяйственный инвентарь, скот.
Как и во времена крестьянских волнений в период коллективизации, раздел колхозного имущества начинали женщины, затем к ним присоединялись мужчины. Землю делили сами мужчины.
В начале августа 1942 года мне пришлось провести несколько дней в большом селе Хохол Воронежской области. Прошел всего месяц, как село заняла немецкая армия, а жизнь в нем, несмотря на близость фронта, текла мирным путем. Работало волостное управление, в полиции за большим письменным столом сидел грозный начальник, бывший командир Красной армии, готовилась к учебному году школа. Как раз в то время, когда я был в селе, шла уборка урожая. В этом районе немцы наступали так стремительно, что власти не успели эвакуировать ни рогатый скот, ни лошадей. Угнали только часть тракторов.
Крестьяне рассказывали, что так дружно, как в этом году, они никогда в колхозе не работали. Урожай собрали действительно в рекордно короткий срок, и, несмотря на то что большую половину его взяли в качестве военного налога немцы, крестьяне получили хлеба больше, чем в самые урожайные годы при большевиках.
Не везде, однако, раздел колхозного имущества проходил гладко. В некоторых местах он носил характер бессистемного, неорганизованного растаскивания имущества. В ряде мест разделу колхозов препятствовали немцы. Так, на Украине, например, в тех областях, которые сразу же после их занятия немцами отошли в ведение восточного министерства Розенберга[265], восстановили и уже разделенные колхозы. Немцы рассчитывали, и не без основания, большевистский опыт им импонировал, что через колхозы им будет легче грабить крестьянство.
Немцы сохранили на Украине, в так называемом Рейхскомиссариате, все большевистские заготовительные организации – заготскот, заготсено, заготмолоко и т.д., – через которые по большевистской грабительской системе выкачивали из села продукты. Несмотря на это, крестьяне говорили на Украине, что при немцах они живут лучше – и действительно, в материальном отношении они лучше жили, потому что. немцев легче обманывать. «Гитлер, – говорили тогда, – тоже разбойник, как и Сталин, но глупый разбойник».
Город, как и деревня, ждал немцев, в городе, как и в деревне, тоже происходил раздел. Только здесь делили не плуги и коров, а сливочное масло и мануфактуру. Продукты и товары разбирали из магазинов и со складов с сознанием, что берут свое, народное добро, присвоенное чужой, антинародной властью.
«Инициативные группы» устанавливали очереди, следили за тем, чтобы брали всего поровну. Так было, например, в Воронеже при дележе подсолнечного масла. Два или три человека, рабочие складов, аккуратно вскрыли все баки, следили за тем, чтобы масло не разливали на землю. Из очереди раздавались одобрительные голоса:
– Правильно, правильно! Аккуратнее надо. Наше ведь добро, народное.
Так же организованно разбирались продукты из Воронежского холодильника. Там тоже в раздаче продуктов принимали участие рабочие самого холодильника.
Уничтожение большевиками заводов, фабрик, шахт, проводимое по приказу Сталина, вызывало повсеместное возмущение рабочих.
Так, в октябре 1941 года, когда немцы подходили к Москве, на заводе № 8 им. Калинина[266] началась спешная эвакуация оборудования, затем были заминированы все цеха завода. Минировали завод саперные части Красной армии. Когда рабочие узнали, что завод будет взорван, на заводском дворе состоялся многолюдный митинг, на котором ораторы из среды самих рабочих в числе других требований, предъявленных властям, предъявили и требование о том, чтобы завод был немедленно разминирован. Митинг носил остро политический характер. Отдельные ораторы призывали рабочих не останавливаться на полпути, не ограничиваться экономическими требованиями, а обратиться к рабочим других заводов, чтобы покончить с советской властью. Требование о разминировании завода было в речах всех ораторов: рабочие смотрели на завод, как на свою собственность.
Интересные сведения сообщает С.Н. Марченко, выступивший в свое время на процессе Кравченко[267], о событиях в Донбассе, тоже в октябре 1941 года, когда немцы подходили к Ворошиловграду[268]. Было это в поселке Бис-Криворожье.
«Мне, как заведующему продуктовой базой, было дано распоряжение от имени секретаря райкома Загорайко о том, чтобы я ни одного грамма продуктов не выдавал населению. Начался поход. В то же время сами коммунисты брали с базы продукты в неограниченном количестве и грузили в стоявшие на станции составы, в которых должны были быть эвакуированы их семьи. Эшелоны с коммунистами были остановлены населением на станции Брянка.
В полутора верстах от станции железнодорожное полотно завалили шпалами. Первый эшелон врезался в них и стал. Толпы шахтеров и шахтерок отбирали у бегущих коммунистов награбленные ими продукты и тут же делили. Самих коммунистов тоже выбрасывали из вагонов.
18 октября стало известно о подготовке к взрыву шахты Бис-Криворожье. Часов в 12 дня группа солдаток, жен мобилизованных шахтеров, прорвалась на двор шахты, где коммунисты и саперы готовили взрыв шахты. Коммунисты заявили шахтеркам, что шахта взрывается по распоряжению правительства. В ответ из толпы раздались негодующие крики. Толпа все росла. В ней было уже много мужчин.
265
Имперское министерство оккупированных восточных территорий под руководством Альфреда Розенберга было учреждено указом Гитлера 17 июля 1941 г. Ему подчинялись рейхскомиссариаты «Остланд» и «Украина», планировались рейхскомиссариаты «Кавказ», «Московия» и «Туркестан». После освобождения Красной армией оккупированных советских территорий чиновники рейхскомиссариатов были эвакуированы, и министерство фактически перестало существовать.
266
Машиностроительный завод им. М.И. Калинина (МЗиК) был основан как казенный оружейный завод в 1866 г. в Санкт-Петербурге, в 1918 г. был переведен в Подмосковье и стал градообразующим предприятием г. Калининград (Королев), в 1941 г. был эвакуирован в Свердловск (Екатеринбург).
267
Кравченко Виктор Андреевич (1905-1966) – инженер-металлург, работал на Никопольском металлургическом заводе, с мая 1942 г. – в аппарате Совнаркома РСФСР. В 1943 г. выехал в США в составе советской закупочной комиссии, в апреле 1944 г. попросил там политическое убежище. В 1946 г. выпустил книгу «I Chose Freedom» («Я выбрал свободу»), где среди прочего обличал коллективизацию и голод 1930-х гг. в СССР. Книга была переведена на 22 языка. Французская коммунистическая газета «Леттр франсэз» (Les Lettres Franjaises) обвинила Кравченко во лжи, он подал на нее иск о клевете, результатом этого стал продолжительный судебный процесс, проходивший в Париже в 1949 г. и ставший де-факто процессом против коммунистического режима. Процесс получил широкую огласку и освещался ведущими мировыми газетами. Кравченко процесс выиграл. Хронику процесса на русском языке вела Нина Берберова, ее репортажи печатались в парижской «Русской мысли» и впоследствии вышли отдельным изданием. См.: Берберова Н.Н. Последние и первые; Дело Кравченко. М., 2000. Цитируемый Самариным Семен Марченко – один из свидетелей со стороны обвинения, приехал специально для дачи показаний из Германии, в которой находился на положении «перемещенного лица».