От Воронежа до Хохла шли проселочными дорогами. Длинная-длинная вереница людей, тележек. Иногда телега, запряженная лошадью или коровой. На телеге гора мешков и чемоданов, больной или старик.
А вот корова, навьюченная мешками. Сбоку подвешен закопченный котел для варки пищи. На самом верху – привязанный к мешкам ребенок. Все, что могло передвигаться, шло пешком. Некоторые семьи с больными и стариками шли эти 50 верст по четыре-пять дней.
Пищу варили прямо в поле, на сучьях, на сухом бурьяне, на каких-то досках, бог весть как попавших сюда, в открытую степь. Спали тоже в поле, в лесу, на одеялах, которые почти все несли с собой, и прямо на голой земле: у доброй половины населения вещи погибли в огне.
Когда заходило солнце и начинало темнеть, располагались на ночлег. Зажигались костры. И насколько хватало глаз, до горизонта в одну сторону тянулись огни костров – кочевье 20-го века.
Ни песен, ни смеха не слышалось здесь. Глухо звучали в наступающей ночной тишине людские голоса да где-то в стороне, на дороге, женский голос. Полный тревоги и отчаяния, звал и звал: «Ва-а-а-ля! Ва-а-ля!»
Голос то приближался, то удалялся. Наверно, мать искала отставшего ребенка и не могла найти. Ночь все сгущалась, и голос матери звучал все отчаяннее и безнадежнее. Да кто знает, когда эта несчастная мать потеряла своего ребенка? Может быть, лежит он под грудами кирпича там. А она все еще ищет его?
Я обернулся. У нашего костра стояла сгорбленная фигура.
– Разрешите огонька взять?
– Пожалуйста, конечно.
Голос мне показался знакомым. Я силился вспомнить, где я видел это лицо, эту чеховскую бородку. Наконец, вспомнил. Познакомились в прошлом году на педагогической конференции. Он – тоже учитель, словесник.
Ну, вот, – как бы продолжая прерванный разговор, – заговорил он. – Вот и дождались. Вот и пришли. Что же теперь делать будем? Кажется, из огня да в полымя?..
Завязался один из тех разговоров, которые потом можно было услышать очень часто.
Дон перешли поздно вечером по понтонному временному мосту, построенному немцами. Поднялись на гору. В стороне от дороги – здания, двор, обнесенный забором. Оказывается, это Орловка, сумасшедший дом[277]. Сумасшедших немцы уже успели уничтожить[278]. В пустынных корпусах располагались на ночь эвакуированные. В сумасшедшем доме пришлось впервые столкнуться лицом к лицу, так сказать, с новой властью.
Комендантом поселка и усадьбы немцы назначили бывшего. сумасшедшего, воронежского инженера, сидевшего здесь с 1937 года. Инженер, арестованный в конце 1937 года, сумел симулировать на допросах сумасшедшего и после длительных экспертиз попал в Орловку, где и встретил немцев. Инженера я увидел несколько позже. Встречал и распределял эвакуированных его помощник.
– Что? Прошу не разговаривать. Здесь новая власть, подчиняющаяся непосредственно немецкому командованию. Что? Прошу не разговаривать! За неподчинение – расстрел на месте! Понятно? – раздалось совсем неподалеку, и спустя минуту из темноты выпорхнула фигура в расстегнутом пиджаке и кепке, одетой набекрень.
– Что за разговоры? Почему не занимаете помещений? В одиннадцать бомбежка. Немедленно по местам!
– Мы дороги не знаем, – раздались робкие голоса.
– Что, дороги? Я вам покажу дорогу! – заорала неожиданно «новая власть».
– А чего вы кричите? – спросил я.
– А кто ты такой – что учить будешь?
Я показал свой пропуск.
Вид немецкой печати произвел на «новую власть» магическое действие. Парень сорвался с места и исчез в темноте. Через несколько минут он явился снова.
– Господин комендант Орловки приглашает вас к себе. У него будете ночевать.
Слово «господин» парень выговорил с особым старанием.
Комендант, которому парень представил меня, не забыв снова упомянуть о столь поразившей его печати с длиннокрылым орлом, оказался человеком на редкость симпатичным и интеллигентным.
Наш разговор прервал все тот же парень: коменданта вызывали в штаб немецкой части, расположившейся в одном из корпусов.
Больше я его не видел.
Прождав минут пятнадцать, мы решили войти в здание: в стороне, над лесом советские самолеты уже повесили «фонари». Только мы успели найти место на полу, только легли – загрохотали разрывы. Ночь провели почти без сна. Утром парень рассказал, что бомбы не причинили большого вреда, кроме одной, которая попала прямо в домик коменданта. Рассказал парень, ставший за ночь комендантом, и историю погибшего, пять лет ждавшего освобождения из сумасшедшего дома и убитого шальной советской бомбой через месяц после освобождения.
Сам парень оказался бывшим комсомольцем из соседнего села.
В поезда грузились на маленьком полустанке, в нескольких верстах от Хохла. Здесь я впервые увидел печатное слово освобожденных областей – курскую газету «Новый путь». Потом в Курске стала издаваться другая газета – «Курские известия».
«Новый путь»? Что в нем нового?[279] Прочитал газету от слова до слова, но когда вспоминаю сейчас, не могу ясно вспомнить ни содержания газеты, ни отдельных статей. Зато сохранилось отчетливое впечатление разочарования. Вот ждал, надеялся. Вот увидел – печатное слово, новое слово правды, и что же в нем, в этом слове?
Это впечатление разочарования и неясной тревоги еще усилилось, когда в родном моем городе Орле, куда я приехал на следующий день, я купил у продавца-мальчишки орловскую газету «Речь».
На первой странице шапка:
«Германские доблестные войска взяли Краснодар, Армавир, Ейск».
А над шапкой, правее заголовка, четко и ясно выделялось:
«Газета для населения освобожденных местностей».
Не освобожденной России, даже не освобожденных областей, а местностей.
Я снова вспомнил фразу, которая преследовала меня всю дорогу из Воронежа.
Услышал я ее от переводчицы немецкого офицера, пропускавшего эвакуированных у выхода из города. Из-за этой фразы я даже запомнил ее, эту переводчицу.
– Вы теперь находитесь на территории Германской империи.
– Что?!
На моем лице, видимо, изобразилось неподдельное изумление.
Пути для отступления не было. Да, если бы он и был, нам, антибольшевикам, других путей не было. Мы не могли защищать большевизм.
В номере газеты «Речь», купленной мной на орловском вокзале, заметка: «Освобожденная земля». Освобожденная ли, действительно?
Слева от вокзала, на стене здания, в котором помещается какое-то немецкое, по-видимому, железнодорожное учреждение, приклеен плакат. На нем изображен человек со скрещенными на груди руками и вытаращенными полубезумными глазами. Внизу на плакате большими буквами на коричневом фоне надпись:
«Гитлер – освободитель».
Никаких других признаков освобождения не видно.
Пассажирского движения на железных дорогах нет. Те немногие русские, которым удается достать «аусвайз» (пропуск), могут ехать только в товарных вагонах. Без «аусвайза» вообще никуда ехать нельзя. Широкая колея перешита на узкую, европейскую, и ходят по русской земле только немецкие поезда.
На площади перед вокзалом стоят немцы. Много солдат, видимо, только что прибывших из Германии. Новое обмундирование, новые винтовки со светлыми, необтертыми прикладами. Замечаю, что есть и сосновые приклады. Неужели в Германии дерева нужного нет? Один за другим подходят военные темно-зеленые автобусы. Площадь постепенно пустеет. Только на углу несколько солдат укладывают туго набитые рюкзаки, зеленые сумки, картонные коробки на ручные самодельные тележки. Здесь, на углу, биржа пешеходных извозчиков.
Трамваи, видимо, не ходят: на рельсах толстый слой пыли, и ручные тележечники – единственный вид здешнего транспорта.
Нанимаем и мы тележку, грузим свои рюкзаки – и идем через весь город пешком. Наш возница узнает, что мы из Воронежа.
– Ну, как там жили?
– Плохо. А вы тут как?
–Да тоже неважно.
277
В селе Орловка Хохольского района Воронежской области находилась и по сей день находится областная психиатрическая больница.
278
В рамках программы Т-4 (по адресу ее координирующего бюро: Берлин, Тиргартенштрассе, 4) нацисты умерщвляли людей, которых считали «биологически угрожающими здоровью страны»: душевнобольных, умственно отсталых, инвалидов, больных наследственными заболеваниями. В 1940-1941 гг. было уничтожено свыше 70 тыс. человек; после официального закрытия программы вследствие протестов родственников убитых и католической церкви уничтожение негласно продолжалось как в Германии, так и на территории Польши, СССР и других оккупированных стран посредством отравления ядами, газом и расстрелов.
279
«Новый путь» и другие словосочетания со словом «новый» часто становились названиями нацистских газет на оккупированных территориях: «Новый путь» (Смоленск, Клинцы, Калуга, Витебск и др., в общей сложности 19 газет и журналов с таким наименованием), «Новая жизнь» (Рославль, Смоленск), «Новое время» (Вязьма) и др. См. перечень газет, журналов и бюллетеней, издававшихся на оккупированных территориях в кн.: Окороков А. Особый фронт: Немецкая пропаганда на Восточном фронте в годы Второй мировой войны. М., 2007. С. 198-219.