Видимо, что-то было на моём лице такое, что Филипп принял за смущение и уверился в своей победе, снова перешёл на шёпот:
–Все же увидят! Коллеги, друзья, близкие. Кому-то, конечно, нужна такая слава, но, как правило, с тем, кому она нужна, призраки и не водятся. А тут я – профессиональный, нужный, немногословный, не ищущий шума.
–Мы собираем данные во имя науки. А ты ради денег!
–И вы ради денег, – спокойно заметил Филипп. – Не ты, конечно, нет. Но общие бюджеты зависят от вашей полезности. Твоей, Гайи, кто там ещё? Вот и шум.
–У нас всегда маленькие бюджеты, – я ещё пыталась отбиваться.
–Это ты документы видела? – Филипп пришёл в зловеще-весёлое настроение.
–Это…что? – я не сообразила сразу, но когда сообразила, весёлость Филиппа пропала:
–Да нет, ничего. Словом, не забивай себе головушку мыслями о моём удостоверении.
–Но это же…–я понизила голос, – не-за-кон-но!
–И что? кто про это знает? Ты, я и сестра Карины. Нет, не спорю, всегда есть риск, что встретит кто-то, кто знает, как выглядит настоящее. В моём, например, очень грубая ошибка – фотография наклеена, а должна быть напечатана. Но большей части людей почему-то просто поверить в книжечку, не вглядываясь. Между прочим, учись, Софа! На будущее. А то вломиться ещё кто-нибудь.
–Да что у меня брать…
Филипп пожал плечами:
–Жизнь. Ты молодая, красивая, умереть жалко, нет?
Я молчала. Моя усталость, начавшаяся по пути к сестре Карины, вернулась ко мне. Сейчас я даже могла слабо удивиться: чего меня заинтересовало удостоверение в его руках? Мне не всё ли равно? к тому же – поездка оказалась бесплодной зацепкой.
Сестра Карины – полноватая, миловидная, но с заплаканным лицом, провела нас в кухню, предложила чай, от которого мы из вежливости отказались, не сговариваясь. Филипп осторожно начал задавать вопросы.
Но нет, никакой зацепки не было. Карина не имела психических заболеваний, не употребляла вещества и лекарства (только прописанное снотворное), не была пьяницей (выпивала по редким праздникам), имела хорошую работу, среднее здоровье, не жаловалась ни на что, кроме бессонницы.
–Говорила, что не может спать, – всхлипывала женщина.
–Она объясняла причины бессонницы? – спрашивал Филипп. – Тревоги на работе или какие-нибудь…звуки?
Я напряглась. Вопрос был странным, эта женщина должна была сообразить что дело нечисто, но, видимо, горе напрочь убивает все чувства, потому что она даже не удивилась:
–Говорила, что неуютно ей спать.
Мы переглянулись с Филиппом. Эта была информация ни о чём. По факту, очень многие люди ощущают на себе то, что принимают за привидений. Им кажется, что во время сна на них кто-то смотрит, кто-то их касается, а то и скрипит половицами. Но на деле – в девяти из десяти случаев «взгляд» связан с похоладнием и ощущением неуюта, который фиксирует мозг; касание – это просто какой-то внутренний дискомфорт вроде вздутия живота; а скрип половиц – случайный сквозняк или даже соседи – в ночи звуки ярче.
Но вот только Карина реально мертва. И была мертва до того, как пришла ко мне.
–Мы должны были туда съездить! – сказал Филипп, вырывая меня из усталости. Его жгло желание действовать, а меня душило желание поспать. Мы не совпадали, но за такси платил Филипп, и оно ехало в сторону моего дома, значит, приходилось терпеть.
–Да, – согласилась я, – сестра Карины нам рассказала очевидное, но без очевидностей ни одно дело не клеится.
–Я про дочь Карины, – отмахнулся Филипп.
Я пожала плечами. Дочь? Ну да, дочь. Тонкая девчонка вошла на кухню, исподлобья глянула на Филиппа. Я испугалась, что она его узнала – всё-таки Филипп был ребёнком её матери, они могли видеться! Но девчонка сухо заметила:
–Моя мама не была сумасшедшей!
Сестра погибшей бросилась к ней, попыталась увести, запричитала. Филипп остановил:
–С вашего разрешения мы немного бы побеседовали.
Я не вмешивалась, хотя мой внутренний голос орал, хватаясь за голову. Девчонка была несовершеннолетней и «допрос» подобного рода был отвратительным нарушением всего и вся. Но, видимо, люди в горе забыли всякое знание. А может и не имели его? Само появление человека с удостоверением – уже фарс. Наглый! И ещё – здесь была я. но меня даже никто не спросил, а будь я сотрудником органов, я должна была хотя бы представиться, нет?
Что с людьми делает горе! Или беспечность? Или страх перед первым же удостоверением?
Впрочем, девочка ничего не могла сказать. Она твердила одно: