Военный помрачнел:
–Я к тебе по дружбе, Филипп!
–Ну и я не со злом! – парировал он. – Софья всего лишь задала вопрос. Он замёрз?
–Предварительная версия такая, что он вывихнул ногу, присел где-то в снег и замёрз, – буркнул военный. – Глупая смерть, на самом деле. Другой вопрос, что он делал в лесу…
–Птиц изучал. Или белок, – Филипп становился собой. Разумеется, была та плоскость тайн, которую нельзя было преодолеть. Даже в дружеской или почти дружеской беседе. И без того на их «Кафедре» за короткий срок случилось чёрт знает что: умер Павел, потом умерла Софья, и даром, что она тут стоит…
И это Филипп ещё не знал, как поступить с исчезновением Гайи! По-хорошему, надо бы заявить о её пропаже, тоже заняться документами, её, конечно, не найдут – никогда и ни за что – она ведь исчезла!
Но это будет слишком подозрительно, поэтому Филипп выбрал молчание. Благо, у Гайи тоже не было родных. Они все были одиночками. Отчасти это было обязательным условием – когда ты работаешь с тем, что засекречено и недоступно, а ещё и скрыто от большинства нормальных, счастливо несведущих людей – ты всё равно от них отдалишься.
И тяжело отдаляться от близких. Проще этих самых близких не иметь. Последние же факты и вовсе показали всю опасность их работы.
–Хороши белки! – отреагировал военный, – мне бы, конечно. Следовало…
–Нам всем бы следовало, – сухо прервал Филипп, – но не надо, сами знаете.
Люди не терпят когда их тычут в их собственные слабости, а Филипп сейчас сделал именно это. Он нарочно ткнул, напомнил, что принадлежит отделению, которое спонсируется оттуда напрямую.
–Заполните, – военный протянул папку-планшетку, ручку и листочек. – Всё как надо. Ну, вы знаете.
Тон давал ясно понять: мы не друзья, как ты со мной, так и я с тобой.
Но Филиппа и это пока не заботило. Он принялся терпеливо выводить данные Зельмана на листочке. Все эти данные – адрес, два номера телефона, прописка, не совпадающая с фактическим адресом – у него уже были приготовлены. Когда Зельман бежал в лесу и Филипп был вынужден обратиться за помощью в его поисках, он уже знал, что, вернее всего, будет в итоге.
Всё было приготовлено.
Заполняя бумагу, Филипп заметил:
–Соф, можешь выйти, нечего здесь дышать этой дрянью.
И тут она удивила, с изумлением спросив:
–Какой дрянью?
Она предположила запоздало, что Филипп имеет в виду присутствие смерти, мол, нечего тебе, вернувшейся из небытия, вспоминать об этом. Но Филипп имел в виду конкретный запах – этот сладковато-тошнотворный, явный…
–Ты не чувствуешь? – Филипп переглянулся с военным. Мелькнула спасительная мысль о том, что это у Филиппа тут галлюцинации, но и он смотрел на Софью, а значит, тоже был удивлён.
–Чего? – не поняла Софья, принюхалась к своей кофте, - духи вроде…кофта не простиралась?
Филипп заставил себя вернуться к заполнению бумаги. Конечно, могли быть причины, по которым Софья не чувствовала запах в морге – во-первых, она могла его просто не замечать, заставить себя это сделать; во-вторых, у неё мог быть заложен нос4 в-третьих, это всё могло оказаться неудачной её шуткой…
Но у Филиппа всё равно что-то дрогнуло в желудке, неприятно заскрежетало, зацарапалось, и остаток бумаги он заполнил уже небрежно и невнимательно.
–С вами свяжутся, – сообщил военный, провожая их до дверей. Судя по его лицу, но и сам был рад от них избавиться. Но, разумеется, не так был рад как Филипп, который выбросился на улицу и с наслаждением вдохнул полной грудью морозный, хлестанувший самое горло воздух.
Софья стояла рядом, она о чём-то думала, глядя на него.
–Всё в порядке, – Филипп попытался её успокоить, хотя успокоение было нужно скорее ему.
–Чем там пахло? – спросила Софья напряженно.
Сначала он хотел отшутиться, потом решил не лгать:
–Кажется, это такая смесь, которой обрабатывают мертвецов, чтобы они имели…ну, чтобы они не выглядели совсем уж ужасно. Пахнет резковато, на самом деле.